Дом в Порубежье

Наконец бедный зверь поднимается и, странно переступая, боком выбирается наружу. Он стоит в свете дня, качаясь на нетвердых ногах и странно моргая. Я вижу, что гадкая рана стала больше, много больше, и теперь покрылась каким-то бледным заплесневелым налетом. Сестра хочет погладить его. Я останавливаю, советую не прикасаться к нему несколько дней; нельзя говорить ей правду… следует соблюдать осторожность.

Через минуту она уходит, потом возвращается с миской, полной всяких объедков. Поставив ее на землю возле собаки, я начинаю подпихивать веткой куски к носу пса. Мясо выглядит достаточно соблазнительным, но пес не замечает его и прячется назад в конуру. Его миска еще полна воды, и недолго переговорив, мы с сестрой возвращаемся к дому. Вижу недоумение на лице ее… сестра старается понять, что случилось с животным, но лишь безумец мог бы открыть ей правду, даже намекнуть на нее.

Так без событий минует день и приходит ночь. Я намерен повторить опыт предыдущей ночи. Мудрости в этом нет, но я решился. Однако я предпринял известные предосторожности: загнал по прочному гвоздю за каждый засов, и теперь дверь, выходящую в сад, уже не открыть. Так можно избежать хотя бы повторения вчерашних событий.

И от десяти вечера до двух тридцати — я гляжу в окно, но ничего не происходит; потом я валюсь в постель и немедленно засыпаю.

Глава XXVI

СВЕТЯЩАЯСЯ ИСКРА

Я вдруг просыпаюсь. Еще темно. Я поворачиваюсь с боку на бок, раз или два, но уснуть не могу. Ноет голова, мне то жарко, то холодно. Оставляя попытки уснуть, я протягиваю руку за спичками, наконец рука моя прикасается к коробку, но, открыв его, я обнаруживаю внутри светящуюся искорку. Протягиваю другую руку, трогаю. Вот искорка на руке. Со смутной тревогой я зажигаю огонь и торопливо гляжу — ничего, только тонкий порез.

— Показалось, — бормочу я, вздохнув почти с облегчением. Тут спичка обжигает мне палец, я мгновенно ее роняю. А пока тянусь за другой, вижу — ранка светится. Теперь я вижу это. Зажигаю свечу, приглядываюсь… вокруг царапины кожа слегка позеленела. Я озадачен и озабочен. А потом — меня осеняет. Я вспомнил: утром, после появления твари, пес лизнул мою руку. Вот эту, с ранкой, тогда я ее совсем не заметил. Жуткий страх одолевает меня, заползает в мозг… — ведь и рана пса ночью светилась. Ошеломленный, сижу я на краю постели, пытаюсь подумать, но не могу. Мозг мой словно ошалел от нового ужаса.

Время движется… что может воспрепятствовать ему? Я встаю, пытаюсь заставить себя поверить в собственную ошибку. Напрасно. В сердце моем не осталось сомнений.

Час за часом сижу я во тьме и молчании… и только беспомощно сотрясаюсь в ознобе.

День пришел и ушел, а следом явилась ночь.

Утром, спозаранок, я пристрелил пса и зарыл его за кустами. Сестра испугалась — но я в отчаянии. Лучше пусть будет так… ведь зловещий нарост покрыл весь левый бок собаки. Что касается меня самого… пятно на кисти заметно увеличилось. Несколько раз я ловил себя на том, что бормочу молитвы… коротенькие, памятные с детства. Боже, Всемогущий Боже, помоги мне! Наверно, я сойду с ума.

Шесть дней прошло, но я не брал в рот ни крохи. Сейчас ночь. Я сижу в кресле. О Боже! Приводилось ли кому-нибудь испытывать ужас, подобный познанному мной? Ужас терзает меня, нарост на руке — жжет. Он покрыл уже мою правую руку… бок, лезет по шее. Завтра он начнет пожирать мое лицо. Теперь я — заживо разлагающийся труп. Спасения нет. Но, глядя на стойку с ружьями, я думаю… странно, невероятно странно. Боже! Ты знаешь, кому же знать как не Тебе, что смерть лучше, в тысячу раз лучше, чем Это! Это самое! Иисусе, прости меня, но я не могу жить, не могу, не могу, не могу! Не смею! Теперь — нет мне помощи, и ничего уже более не осталось. Так я, по крайней мере, избавлюсь и от завершающей муки…

Должно быть, я уснул. Я очень слаб и — о! — так несчастен, так несчастен и измучен, измучен, измучен. Даже шелест бумаги утомляет мой мозг. Слух сделался немыслимо острым. Посижу и подумаю…

Тише! Слышу что-то внизу… внизу! В погребах! Скрежет. Боже мой! Это отворяется огромная дубовая крышка люка. Что в силах поднять ее? Скрип пера оглушает меня… вслушиваюсь… по лестнице поднимается… странные звуки… топ-шлеп… все ближе и ближе. Иисусе, милостив буди ко мне, старику. Медленно поворачивается рукоятка. Боже! Не оставь меня! Иисусе… дверь неторопливо открывается. Нечт… [15]

Это все.

Глава XXVII

ЗАКЛЮЧЕНИЕ

Опустив Манускрипт, я поглядел на Тоннисона, сидевшего, уставясь во мрак, и, подождав минутку, спросил:

— Ну, как?

Он медленно повернулся и поглядел на меня, мысли его, должно быть, бродили далеко.

— Безумец, наверное? — коротко кивнул я в сторону манускрипта.

Тоннисон не видя, глядел на меня, а потом словно очнувшись, ответил на мой вопрос.

— Нет!