Дом в предгорье

— Ах, лучше бы он ни одного не убил, сидел бы тут сейчас с нами да с молодой женой и Катюшка не осталась бы сиротой, — вздохнула старушка, а у Катюшки глаза наполнились слезами.

— И что за страсть у парней! Как встретит мишку, каждой жилочкой задрожит, и даже если жизнью рискует — пошел на него! Так и с моим сыном было. Сызмальства умел он хорошо стрелять, а когда вырос, не было медвежьей охоты, чтобы Юро Медведь в ней не участвовал. Должен также сказать пану, что отца моего, знаменитого охотника на медведей, самого Медведем прозвали, а потом это перешло на семью, хотя были в ней и такие, кто никогда ни одного медведя не убил. Теперь уже соседи и не знают, что у нас фамилия другая, разве что пан священник помнит. Все так и говорят: Медведи.

Всего двадцать лет было Юро, а его уже дважды с охоты под волынку[13] с почетом домой провожали, а вот третья охота оказалась несчастливой! — глубоко вздохнув, сказал хозяин. Помолчал с минуту и продолжал: — Была на Черном Гронце большая охота на медведя. Много там собралось охотников, пригласили и Юро, потому что слава о нем как о метком стрелке разнеслась по всем окрестным горам.

Утром, когда Юро должен был уйти на охоту, Марушка, его молодая жена упрашивала не ходить, снились ей белые розы, а это, мол, к скорби. Но он только посмеялся над нею. Мать моя, старушка, не хотела его пускать, умоляла остаться, говорила, что месяц на ущербе, а для Юро это роковая пора.

— А почему роковая? — спросил Богуш.

— Потому что, когда мальчик родился, старая гадалка, которая живет в лесу, наворожила, что он будет счастливым, но, отправляясь в путь на ущербе месяца, должен быть осторожным. Этому, как говорит в проповедях пан священник, верить нельзя, но ведь гадалки как ведьмы, им известно много такого, чего другие люди не знают. Моя старуха им верит, и, чтобы успокоить ее, я тоже упрашивал Юро остаться дома. Но ни мое слово, ни просьбы матери и жены не помогли. Уговорам он не поддался и все-таки пошел на охоту.

— Не надо было вам, деверь, разрешать ему, — сказала невестка хозяину, — ведь вы глава семьи и мы все вас слушаемся.

— Ты же знаешь, Улка, я не умею быть строгим ни с вами, ни с кем другим. Пусть, думаю, получит удовольствие, а то, что оно несчастьем обернется, не предполагал, — сказал хозяин.

— Когда он вышел из дому, соседка Мара перешла ему дорогу с пустыми ведрами, — вспомнила старушка. — В последний раз просила я его, чтобы не ходил, говорила про дурные приметы. И все-таки пошел. Ах, лучше бы оленьи его ножки к порогу приросли! — вздохнула она и заплакала.

— Тогда мы видели его живым в последний раз, — сказал чуть погодя хозяин, подперев рукой седую голову. — Среди стрелков оказался один помещик из равнинного края, он впервые был на медвежьей охоте, да и медведя-то, наверно, никогда не видел. Поставили рядом с ним Юро — защищать в случае опасности. Ну так вот, разъяренный медведь аккурат под выстрел Юро пришелся. Юро выстрелил, смертельно раненный медведь взревел от боли и бросился в ту сторону, где стоял помещик. В тот же миг в зверя угодила вторая пуля из двустволки Юро, медведь рухнул, и тут раздался третий выстрел, и Юро, в которого попала пуля помещика, предназначенная медведю, упал мертвым рядом со зверем. Чтоб у этого злополучного стрелка рука отнялась перед тем, как выстрелить!

Вечером охотники принесли Юро домой на медвежьей шкуре, которая причиталась ему как первому стрелку, — продолжал хозяин с глубоким вздохом. — Какое это было горе, и рассказать невозможно. Мы все чуть с ума не сошли от ужаса! Парень он был видный и очень добрый, был хорошим сыном и хорошим мужем. Ах, бедная наша Маруша! У нее от горя сердце чуть не разорвалось. С той поры она стала чахнуть и увядать, как та яблонька, которой подрубили корни, а через год и она отправилась вслед за Юро. И осталась нам после нее одна-единственная веточка, — завершил свой рассказ хозяин, показав глазами на плачущую Катюшку.

— А что тот помещик, кто он был? — спросил Богуш, участливо глядя в опечаленное Катюшкино лицо.

— Он очень страдал из-за этого, — сказал хозяин, — ружье свое тут же разбил о дерево и поклялся, что никогда больше не выстрелит. Приходил он и к нам, умолял, чтобы мы его простили, готов был отдать все свое состояние вдове и Катюшке. Только на что нам его деньги? Господь бог и так нам все дал, а богатство его и одной нашей слезы не осушило бы. Простили мы его!

— Ну-ка, дети, вставайте и приготовьте пану постель, он, наверно, устал с дороги, — сказала хозяйка.

Хотя гость и уверял, что он вовсе не устал, хозяйка, однако, все же вышла из-за стола. Вместе с нею поднялись дочь, внучка и невестка, убрали посуду и вышли. Зять, которого в семье звали Блажо, тоже встал, сходил в соседнюю комнату, принес в маленьком сите нарезанный табак, три короткие глиняные трубки с проволочными крышечками и все это положил на стол.

— Не угодно ли пану выкурить трубочку? — спросил он гостя.

— Хотя я и не настоящий курильщик, но в компании курю с удовольствием, — ответил тот и хотел взять одну из трубок. Но Блажо удержал его.