Дом в центре

– Никому. Кроме конкретного случая, когда спасут негодяя. Но баловать все человечество бесплатной опекой нельзя. Слишком дорого обойдется. Как ребенок переболел корью, так человечество перенесло фашизм. Тот же иммунитет. А потомки тех, кто страдал от блокады, рано или поздно додумаются, что и с их вождями не все было в порядке.

– Это слишком жестоко. Для иммунитета есть прививки.

– А пятьдесят миллионов на три миллиарда – это не прививка? Произойди вторая мировая лет на десять-пятнадцать позднее, вас – мутантов несчастных – было бы куда меньше, чем сейчас людей. Ты Достоевского не читал и фразой о мировой гармонии и слезах младенца тыкать не будешь. Хоть это – слава богу. Учти, есть вещь гораздо хуже нашего, жильцов Дома, невмешательства.

– Что там еще?

– Когда мы вмешиваемся. Именно про это я собирался с тобой поговорить. И даже очень кстати, что ты затеял философские дебаты.

Отец поведал о «несчастной» судьбе обитателей третьего этажа, обреченных на жизнь плейбоев, мотающихся по всему свету в поисках развлечений. Жильцам второго этажа было сложней. Дом не одаривал их вещами и яствами. Деньги еще надо было заработать. Как это можно сделать в их положении, не особенно перетруждаясь? Мне в голову приходила только контрабанда, но отец прибавил к ней и другие, законные виды коммерческой деятельности. Во всяком случае, в отличие от нас, третьеэтажников, бескорыстных одиноких скитальцев, второэтажники были страшными пройдохами, обладавшими отличными связями по всему миру. Наибольшие опасения мог вызывать тот случай, когда какой-нибудь второэтажник скапливал огромное состояние, ударялся в какую-нибудь идею и брался претворять эту идею в жизнь. Второэтажники не чувствовали себя высшими судиями, решающими за человечество, и не терзались сомнениями. А для простых смертных их возможности были слишком велики.

Отец невнятно намекнул, что кой-кто из второэтажников должен отвечать за введение «сухого закона» в США, за финансирование Муссолини в начале его деятельности и прочие подобные дела. Потом он жестом фокусника выдвинул ящик моего стола и вытащил из него несколько цветных фотографий. Я мог поклясться, что их там раньше не было. На снимках в разных ракурсах красовался благообразный пожилой человек, только начинающий лысеть. Глаза его еще недавно были голубыми, а правильность черт лица полностью сохранилась.

– Кто это? – спросил папа. – Попробуй угадать.

– Актер какой-то. Или… политик. А может – отставной военный. Из самых-самых головорезов. Уж очень безжалостный у него вид. Хотя… черт его знает. Говори.

– Это наш с тобой сосед. Этажом ниже живет. Кликуха – Кардинал, – отец пытался выглядеть «своим парнем», но это ему не удавалось. – А сейчас его по-другому должны звать. Аятолла? Или Имам. Хотя, я бы его Ренегатом окрестил.

– Какая разница, как его звать?

– Огромная! Нет, ты прав, никакой разницы. Сейчас поймешь. Начинал Кардинал в конце XIX века. И как-то был связан с иезуитами и католической церковью вообще. А натура у него увлекающаяся. Что-то его в католичестве затронуло. Долгая история, красивые обряды, иерархия церковная… Короче говоря, загорелся он идеей сделать весь мир одним теократическим католическим государством. Постепенно, конечно. Денег вбухал уйму. Но время выбрал крайне неподходящее: двадцатые – сороковые годы. Люди от церкви, как назло, отворачивались. Даже после войны не стали утешения искать. Но на религиозных идеях Кардинал уже помешался окончательно. Марксизм, кстати, он четвертой мировой религией считает. Динамичная, говорит, перспективная, но не проверена временем. А сам Кардинал ударился в ислам. Думает, что только аллах может навести на Земле порядок.

– Он поверил в аллаха?

– Очень-очень сомневаюсь. Но вот в то, что только вера в аллаха, да еще в его, Кардинала, интерпретации, способна объединить весь мир, он верит. Интересно было бы узнать его вариант вселенской гармонии. У меня подозрение, что такое даже никакому аятолле не снилось.

– Кардинал в чалме? Да-а, смешная картинка. Но я не вижу ничего страшного. Если ты не напутал с датами, то у деда просто маразм. Хотя он и неплохо сохранился.

– Я ничего не напутал. И маразмом здесь не пахнет. Никогда не задумывался, почему ты не видел своих бабушек и дедушек?

– Нет. А ведь действительно… Как предохранитель у меня в башке! Никогда ничему не удивляюсь. Умерли и умерли.

– Черта с два они умерли. Эгоисты у нас в Доме бабули с дедулями. И пра- и пра-пра… На потомков им наплевать. Они ведь живут дискретно.

– Как это?

– Да так. Еще одна из особенностей Дома. Гвоздь программы, можно сказать. Для любого этажа. Ложишься спать как все, а просыпаешься и выходишь на улицу – в нужный тебе день через неделю, месяц, год.

– Машина времени?

– Какая там машина! Блоха времени, да и та только в одну сторону прыгает. Но годы жизни экономит. Вот, возьми Кардинала. Уже сколько лет он появляется только по четвергам. Выходит из дома недалеко от Таврического сада и гуляет в нем около часа. Ритуал у него такой. Значит, прожил он за последние годы в семь раз меньше, чем все простые смертные.