Дома мы не нужны

– Да вы что, – от изумления перешел снова на вы профессор, – а ходит за вами как привязанный.

Но полковник не слушал его – он словно провал на вкус какое-то слово:

– А что, Малыш… Неплохо, – он вдруг подскочил ко псу, скромно сидевшему перед входом в комнату. Кудрявцев тоже присел – так, что оказался взглядом прямо против немигающих глаз волкодава. Затем захватил бесстрашно руками густую шерсть на щеках собаки и громко прошептал, – хочешь быть Малышом. Будешь Малышом. Малыш, Малыш, – его правая рука теперь гладила широкий лоб, трепала обрезанное ухо, и Романов совсем не удивился, когда пес, не закрывая глаз, вдруг кивнул.

– Вот и хорошо, – обрадовался подполковник, и отпустив пса, опять направился в комнату.

Профессор огляделся: без вынесенных раньше стола и кресла комната выглядела совсем пустой. Только старенький двухстворчатый шкаф сиротливо стоял в левом углу. Его Кудрявцев и открыл, представив взгляду Романова нечто удивительное: внутри первого скромного собрата скрывался второй, сейфовый, кивнув на который с гордостью, Александр Николаевич сказал

– Унесут только вместе со стеной, – затем он пошарил рукой в пространстве между стенками – металлической и деревянной (или дээспэшной – за шпоном светлого дерева было непонятно) и две створки железного шкафа чуть раздались.

Подполковник открыл правую и ноутбук занял свое место на верхней полке. Нижние были заняты какими-то документами в пластиковых папках, воинским снаряжением, от которого, как показалось Романову, резко запахло кожей и чем-то еще железным, опасным.

Кудрявцев вынул что-то опутанное ремешками, попытался примерить его к своему наряду и досадливо поморщился. Тут же была распахнута вторая дверца, сдернута висевшая впереди камуфляжная, явно ношенная, но чистая и выглаженная – и вот уже подполковник переодевался, шурша одеждой, за спиной профессора.

Но тот не слышал ничего, потрясенно разглядывая мундир, висевший за камуфляжной формой. Это был парадный мундир подполковника, весь в орденах и медалях. На правой стороне ткань еще проглядывала сквозь награды; левая была увешана сплошь, так что мундир явственно перевешивало на эту сторону. А на самом верху этого иконостаса скромно сверкнула Звезда Героя – еще та, без триколора на верхней планке.

Романов чуть дотронулся до нее и прошептал: «Настоящая…»

– Вообще-то за такие вопросы серьезные пацаны морду бьют, но на первый раз прощаю, – парадный мундир тут же был завешен, другим, только что снятым, еще теплым. А Кудрявцев принялся шустро распределять на себе невероятное количество колющего и режущего оружия. Последним свое место в кобуре заняли пистолет и три…

– Эти.., – профессор вдруг победно вспомнил, – запасные обоймы.

Только эта кобура да страшный нож с темным матовым лезвием в ножнах были теперь видны, все остальное как-то уместилось под камуфляжем, причем разместилось так, что когда подполковник попрыгал мягко, но достаточно высоко, Алексей Александрович не услышал ничего – даже стука подошв берцев о линолеум.

– Вот как-то так, – усмехнулся Александр, а профессор, наверное в первый раз обратился к нему по Уставу:

– Товарищ подполковник. Ну ладно я, Игнатов, остальные. А вас то за что сюда?

Кудрявцев неопределенно пожал плечами и постучал по стальной дверце:

– Может, за это?

Когда командир в обновленном виде и профессор вернулись к точке сбора, толпа явно собралась расходиться. Не всем, видно, понравилось смотреть, как доцент Игнатов азартно кромсает свинью несмотря на все попытки Ирины Ильиной успокоить его. Впрочем дела тут благодаря успешным действиям тракториста Никитина продвигались, и Кудрявцев, улыбнувшись ему, спросил вдруг у профессора:

– Так что ты там говорил про диван и кресла?

Романов не помнил, что вообще говорил с кем-то на эту тему, но кивнул, подтверждая – да, места у нас хватает.

– Вот и хорошо, веди, – и уже громче, – товарищи! Меняем место дислокации, – и пошел вместе с профессором вперед, уверенный, что люди последуют за ним.

Действительно, бывшая зала Алексея Александровича вместе с участком пустыря, на котором все так же сиротливо громоздились трубы, вполне способна была разместить три десятка человек, к которым уже присоединились Егорова с попом, очевидно успевшими привести кухню в порядок. Причем последний поглядывал на Зинаиду Сергеевну с изрядной опаской и… уважением.

Пока люди тянулись к дивану, на котором место нашлось прежде всего детям и их родителям, а может и бабушкам – одну из двух молодых женщин, оккупировавших его мебель, профессор пока не знал.

Кудрявцев тем временем скрылся за дверью сруба; через какое-то время показался в окошке чердачного помещения. Минуты две он обозревал окрестности, прикрывая ладонью глаза от яркого солнца, поднявшегося уже достаточно высоко на небосклоне. Затем он удовлетворенно чему-то кивнул, захлопнул окно; совсем скоро опять распахнул дверь и вышел, уже с двумя деревянными лавками, которые он и водрузил рядом с диваном.