Домашняя жизнь и нравы великорусского народа в XVI и XVII столетиях (очерк)

Хранение поста было для всех безусловною обязанностью. Начиная от царя и доходя до последнего бедняка, все строго держались употребления пищи по предписаниям церкви в известные времена. Великий пост и Успенский, среды и пятки соблюдались с большею строгостью, а прочие — Петров и Рождественский (Филиппово заговенье) слабее; лицам, находящимся в супружеском союзе, не предписывается телесного воздержания в эти посты; многие благочестивые семейства в продолжение Четыредесятницы ели только в определенные недельные дни, а в другие совсем не вкушали пищи. Последние два дня перед Пасхою почти повсеместно проводились без пищи, по церковному уставу. Пост считался средством умилостивления Божьего гнева и в случаях общественных бедствий, и в частных несчастиях. В эпоху Смутного времени, в 1611 году, наложили пост на неделю: в понедельник, вторник и среду не есть ничего и в четверг и пятницу — сухоядение. В 1650 году, по поводу съедения хлеба саранчою, наводнений, пожаров и скотского падежа, положено в Рождественский пост поститься строже обыкновенного и ходить каждый день к заутрене, литургии и вечерне. В некоторых местах всеобщий пост налагался на жителей в предупреждение бедствий, о которых носились слухи со стороны; так, в 1668 году, по случаю разнесшейся вести о землетрясении в Шемахе, в Астрахани и Терке, наложили строгий пост. Если в какой-нибудь общине, посадской или сельской, случалась болезнь, скотский падеж, неурожай или какое-нибудь другое несчастие, жители думали избавиться от него наложением строгого поста на всех членов своей общины. Так, например, налагались обетные пятницы, то есть столько-то пятниц проводить без пищи. Другие, по благочестию, сверх установленных церковью каждонедельных постных дней — среды и пятницы, постились постоянно по понедельникам. Но если, по понятиям маломыслящего, пост достаточно достигался соблюдением воздержания от пищи и неотступлением от налагаемых обычаем правил, то для истинно благочестивого наружный пост был бесполезен без дел христианской любви. В одном старинном слове «О Хлебе» говорится: «Кий успех убо человеку алкати плотию, а делы разоряюще; кий успех человеку от яди воздержатися, а на блуд совокуплятися; кая убо польза немыющемуся, а нагого не одежуще. Кая пользу есть плоть свою иссушающему, а не кормящему алчнаго; кий успех есть уды съкрушати, а вдовиц не миловати; кий успех есть самому томитися, а сирот томимых не избавляти». Другое поучение с такою резкостью выражается о бесплодии соблюдения наружного поста без внутреннего благочестия: «Аще кто не пьеть питья, ни мяс яст, а всяку злобу держит, то не хуже есть скота; всяк бо скот не яст мяс, ни питья пьет; аще ли кто на голе земле лежит, а зломыслит на друга, то ни тако хвалися; скот бо постели не требует, ни постелющаго имать».

Несмотря на глубоконравственное значение, какое вообще придавали строгому подчинению церкви, русское благочестие основывалось больше на внимании к внешним обрядам, чем на внутреннем религиозном чувстве. Духовенство почти не говорило проповедей, не было училищ, где бы юношество обучалось закону Божию.

Русские вообще редко исповедывались и причащались; даже люди набожные ограничивались исполнением этих важных обрядов только однажды в год — в великую Четыредесятницу. Другие не исповедывались и не подходили к святым дарам по нескольку лет. Притом исповедь для толпы не имела своего высокого значения: многие, чтоб избежать духовного наказания от священников, утаивали свои согрешения и после даже хвалились этим, говоря с насмешкою: «Что мы за дураки такие, что станем попу сознаваться». Часто владыки жаловались на холодность к религии и обличали мирян в уклонении от правил церкви. В XVI веке митрополит Макарий замечал, что в Новгородской земле простолюдины не ходят в церковь, избегают причащения; а если и приходят когда-нибудь в храм, то смеются и разговаривают между собою, не показывая вовсе никакого благочестия. В XVII веке до сведения патриарха Филарета дошло, что в Сибири русские, сжившись с некрещеными народами, забыли даже носить на себе кресты, не хранят постных дней и сообщаются с некрещеными женщинами. Некоторые русские в восточных провинциях Московского государства, живя в наймах у татар, соблазнялись увещаниями их хозяев и принимали татарскую веру. Коль скоро нет внутреннего благочестия, наружное соблюдается до тех пор, пока действующие извне обстоятельства поддерживают привычку; в противном случае и самые обряды не тверды, и человек гораздо легче их нарушает, нежели как кажется, судя по той важности, какую он придает им. Сообщники Стеньки Разина ели в пост мясо, бесчинствовали во время богослужения, кощунствовали над святынею и убили архипастыря, несмотря на его священный сан; а при Михаиле Федоровиче Иван Хворостинин, как только познакомился с литературными трудами Запада, тотчас начал вести такую жизнь, что навлек на себя укор патриарха в том, что против Светлого Воскресения был пьян, до света за два часа ел мясную еству и пил вино.