Домашний совет

Сквозь завесу неожиданности и волнения я сумел разглядеть, что у Ирины в волосах костяной гребень, что на ней платье, которого я раньше не видел, к нему приколота гвоздика, а в руке целый веер гвоздик. «Если бы я убил Марию Кондратьевну в буквальном смысле этого слова, она бы выбросила цветы», – успокаивал я себя.

– Что это ты сегодня… такая?

– Собралась приветствовать героя олимпиады.

– Она же завтра… в понедельник.

– Что-о?!

Ключ долго не находил своего места в замке. Наконец мы вошли в квартиру. Никого не было дома. Ирина могла не беспокоиться, что ее услышат, – и обрушилась на меня с еще большим негодованием:

– Перед такими соревнованиями надо устраивать обследование: у тебя злокачественный склероз!

– Почему ты так… говоришь?

– Потому что тебе дважды передавали, что олимпиада переносится на сегодня.

– На воскресенье?! Кто передавал?

– Один раз Мария Кондратьевна, а потом я.

– Каким образом… передавали?

– Через твоего родственника.

– Через Владика?!

– Ты же сбежал с физкультуры. Это был последний урок… Мария Кондратьевна специально пришла в спортивный зал, позвала твоего родственничка и сообщила ему.

– О чем?

– О том, что начинающие физики будут состязаться не в понедельник, а в воскресенье: это оказалось удобнее для членов жюри и для телевидения.

– Владик мне ничего не сказал.

– Что ты плетешь? Невообразимо! Я же напомнила ему.

– Он не сказал…

– Не передал? Зависть превращает ничтожество в подлеца! Как ты можешь жить с ним под одной крышей? Я же предупредила: «Олимпиада будет сегодня. Разыщи Саню хоть под землей!» Так и сказала. По телефону…

– Когда?

– Часов в десять утра.

– Я был у Саввы Георгиевича. Зеленый свет пробился наружу:

– Ты был у него?

– Был.

На несколько секунд она забыла про олимпиаду. Затем снова вспомнила:

– И родственничек знал, что ты у него? Наверху?

– Знал. Но, может быть, он забыл?

– Ты опять защищаешь подлость?! Она тебе нравится? Ты с ней согласен? Потому что своя… так сказать, братская, да?

Она бросила цветы на пол, словно плеснула красной краской или кровью в разные концы коридора.

– Нашей школе засчитали поражение. За твою неявку. Я сказала Марии Кондратьевне: «Пойдемте отсюда!», а она ответила: «Посижу до конца». Я думаю, не могла подняться Представляешь, какой подарок ты преподнес «начальнику школы». Скажет: «Естественно! В этом возрасте все путают, все забывают».

– Как же быть? – спросил я.

– Неявку не прощают даже заслуженным мастерам спорта и международным гроссмейстерам.

– Но пусть простят Марию Кондратьевну. Я объясню..

– Кому?!

Ожил дверной замок. Вернулись мои родители. Первой вошла мама, надышавшаяся по просьбе Саввы Георгиевича свежим воздухом. На плечах у нее был отцовский пиджак, поскольку на улице похолодало.

Мама, увидев нас в коридоре, вздрогнула. Заметила пятна гвоздик на полу и бдительно осведомилась:

– Вы вдвоем? А где Владик?

Она продолжала бороться за равноправие.

…Близнец пришел поздно. Ирина не дождалась его.

– Я голоден, – сказал Владик, обводя недоумевающим взором четыре стула, стоявших вокруг кухонного стола.

Если предстоял ужин, стол не выдвигался на середину кухни, а прижимался к стене, и мы умещались возле него на табуретках. Но во время домашних советов из комнат притаскивались стулья, и все члены семьи усаживались с четырех сторон. «Чтобы смотреть друг другу в таза!» – говорила мама.

– Садись, – предложила она Владику. И сразу стало ясно, что обвиняемым будет он. Близнец сел.

– Недавно ушла Ирина. Она рассказала нам, что сегодня в Доме культуры инженера и техника разыгралась ужасная история.

Хоть мама и усадила Владика на стул, хоть она и произнесла слово «ужасная», но голос ее тем не менее был довольно спокоен. Да и руки не метались, как загнанные. «Влияние свежего воздуха!» – решил я.

Но потом понял, что ситуация еще не до конца ясна маме, что она хочет в ней разобраться.

– Тебя предупреждали, что олимпиада, о которой я, кстати, ничего не знала, переносится с понедельника на воскресенье?

Следовательские нотки звучали в мамином голосе, но весьма приглушенно. Это были как бы вариации на тему об олимпиаде начинающих физиков, но еще не само произведение.

Владик задергал носом. Поправил очки в иезуитски тонкой оправе.

– А что такое? – спросил он, выигрывая время для раздумий.

– Повторяю, – сказала мама, – тебя предупреждали о том, что олимпиада переносится?

Следовательская интонация становилась все определеннее.

– Его предупреждали, – с тяжелым спокойствием произнес отец. – Это безусловно.

– Я хочу равноправия! – Мама протянула руки, ожидая, что искомое равноправие положат ей на ладони. – Почему ты, Василий, когда речь идет о Сане, исходишь из того, что он ничего дурного сознательно сделать не может, а в данном случае берешь старт с другой стороны?

Если маме где-нибудь и удалось добиться равноправия, так это на семейных советах: здесь не учитывался ни возраст, ни пол. Мы, школьники, могли спорить с отцом и даже с самой мамой, а они могли наступать друг на друга. Хотя отец ни разу этим правом не воспользовался. Ни разу… до того вечера.