Домби и сын

— Грезилась мнѣ гордость, безсильная въ добрѣ, всемогущая въ злѣ, гордость, пропитанная желчью, накопившеюся въ продолженіе многихъ годовъ, гордость, подавившая грудь, гдѣ она гнѣздилась сознаніемъ глубокаго униженія, и никогда не одушевлявшая ее рѣшимостью избѣгнуть поводовъ къ этому униженію и сказать въ свое время: "этого не должио быть!" И видѣла я спутниковъ этой гордости, тащившихся по ея пятамъ съ крикомъ и проклятіями, и имя этимъ спутникамъ — самопрезрѣніе, ожесточеніе, гибель.

Она не смотрѣла болѣе ма Флоренсу и продолжала такъ, какъ будто разговаривала сама съ собой.

— И грезилось мнѣ окаменѣлое равнодушіе, которое родилось отъ этого самопрезрѣнія. И вотъ оно, обхвативъ желѣзными когтями свою жертву, ведетъ ее впередъ и впередъ по горячимъ углямъ, ведетъ до самаго алтаря по мановенію дрожащей, дряхлой и безстыдной материнской руки! О мать моя, мать моя! встрепенутся ли грѣшныя кости твои въ глубинѣ могильнаго склепа!

Ея глаза налились кровью, и рука съ грознымъ жестомѣ протямулась къ камину.

— И грезилось мнѣ, что подлая, презрѣнная нога попираетъ эту проклятую гордость при ея первомъ усиліи поднять голову. И вотъ она затоптана, изранена, опозорена, и цѣлая стая борзыхъ собакъ ждетъ мгновенія, чтобы вцѣпиться въ нее острыми клыками. Но еще барахтается истерзанная жертва и не хочетъ уступить. Она встаетъ, должна встать, она не можетъ не встать; и пусть милліонъ проклятій разразится надъ извергомъ, который осмѣлится явиться предъ ней со своимъ презрѣннымъ вызовомъ!

Она судорожно сжала трепещущую руку молодой дѣвушки и, прижавъ ее къ своей груди, успокоилась мало-по-малу.

— О Флоренса! — сказала она. — Мнѣ казалось сегодня, что я съ ума сойду!

И склонивъ свою гордую голову на шею сироты, она горько заплакала.

— Не оставляй меня, мой другъ! Будь подлѣ меня! Вся моя надежда лишь въ тебѣ одной! О, не оставляй меня!

Эти восклицанія много разъ повторялись.

Скоро она успокоилась и, проникнутая материнской нѣжностью, сжалилась надъ слезами Флоренсы и надъ тѣмъ, что она принуждена бодрствовать въ такіе неурочные часы. Разсвѣтъ между тѣмъ съ своимъ блѣднымъ, безстрастнымъ лицомъ уже смѣло заглядывалъ въ окна. Эдиѳь взяла ее на руки, положила на постель и, усѣвшись подлѣ, уговаривала ее заснуть.

— Ты устала, мой ангель, ты несчастна! Тебѣ нуженъ покой.

— Сегодня я точно несчастна, милая мама. Но и вы также устали, и вы несчастны.

— Да, но не теперь, когда ты спишь подлѣ меня.

Онѣ поцѣловались, и Флоренса мало-по-малу погрузилась въ тихій сонъ. Ея лицо сохранило задумчивое выраженіе, и рука во снѣ часто прижималась къ Эдиѳи, но съ какою-то робостью, какъ будто этимъ движеніемъ она боялась оскорбить отца. Казалось, она старалась помирить ихъ обоихъ и показать, что любитъ ихъ обоихъ, но не знала, какъ это сдѣлать. Такъ и во снѣ тревожное состояніе духа отразилось на ея печальной фигурѣ.

Эдиѳь сидѣла подлѣ и съ болѣзненнымъ замираніемъ сердца смотрѣла на эти темныя вѣки, омоченныя слезами. Эдиѳь знала истину. Блѣдный разсвѣтъ смѣнился яснымъ днемъ, и солнечный лучъ прокрался чрезъ сторы, но Эдиѳь не ложилась и не смыкала глазъ. Часто она цѣловала руку спящей дѣвушки и еще чаще шепотомъ повторяла:

— Будь подлѣ меня, Флоренса! На тебя вся моя надежда!

Глава XLIV

Разлука

Миссъ Сусанна Нипперъ встала очень рано, хотя не съ разсвѣтомъ. Черные глаза этой дѣвицы отчего-то посоловѣли и, казалось, неохотно смотрѣли на окружающіе предметы. Надъ ними была красная опухоль, несомнѣнный признакъ обильныхъ слезъ, пролитыхъ во время ночи. Но не упалъ мужественный духъ Сусанны Нипперъ; она была чрезвычайно проворна и смѣла, и всѣ ея способности, казалось, были обращены на какоето великое дѣло. Это было замѣтно даже по ея платью, перетянутому донельзя и нарядному до чрезвычайности. Притомъ, расхаживая по всему дому, она безпрестанно мотала головой, a это ясно говорило о работѣ ея мыслительной машины.

Словомъ, миссъ Сусанна Нипперъ рѣшилась — можете вообразить? — рѣшилась на отчаянное предпріятіе: пробраться въ комнату м-ра Домби и объясниться наединѣ съ этимъ джентльменомъ. Поднявшись съ постели этимъ утромъ, она сдѣлала грозный жестъ и сказала самой себѣ съ необыкновенной энергіей:

— Хочу и сдѣлаю! Желала бы я знать, кто мнѣ помѣшаетъ?

Пришпоривая себя безъ отлагательства исполнить отчаянный планъ, Сусанна Нипперъ цѣлое утро шмыгала по лѣстницѣ взадъ и впередъ, напрасно отыскивая благопріятный случай къ рѣшительному нападенію. Такія неудачи, раздражая ея нетерпѣніе, еще болѣе увеличивали бдительность храброй дѣвицы, и, наконецъ, къ вечеру ей удалось открыть, что заклятый ея врагъ, м-съ Пипчинъ, подъ предлогомъ прошлой безсонной ночи, легла на часикъ всхрапнуть въ своей собственной комнатѣ, и что м-ръ Домби покоился одинъ на софѣ безъ своей обычной свиты.

Вожделѣнное открытіе привело въ движеніе не только голову, но и всѣ суставы отважной героини. Она на цыпочкахъ подошла къ дверямъ м-ра Домби и постучалась.

— Войдите? — сказалъ м-ръ Домби.

Сусанна еще разъ мотнула головой, для окончательнаго возбужденія умственныхъ способностей, и вошла.