Домби и сын

— Мнѣ бы хотѣлось пощадить миссъ Домби отъ извѣстій, какія я вынужденъ сообщить вамъ, миледи, — продолжалъ Каркеръ, значительно понизивъ голосъ. — По крайней мѣрѣ, вы сами потрудитесь рѣшить, должна ли она ихъ слушать, или нѣтъ. Этимъ вниманіемъ къ миссъ Домби я обязанъ вамъ, и послѣ нашего перваго разговора было бы съ моей стороны безразсудно и безчеловѣчно поступать иначе.

— Покажите другую комнату, — сказала она слугѣ, медленно отрывая глаза отъ своего собесѣдника.

Лакей повелъ ихъ въ гостиную, зажегъ свѣчи и поспѣшно удалился. При немъ не было произнесено ни одного слова. Эдиѳь небрежно сѣла въ кресла подлѣ камина. М-ръ Каркеръ, со шляпою въ рукахь и уставивъ глаза на коверъ, остановился передъ ней въ почтительномъ отдаленіи.

— Прежде, чѣмь вы начнете говорить, сэръ, — начала Эдиѳь, когда дверь затворилась, — я желаю, чтобы вы выслушали меня.

— Слышать отъ м-съ Домби что бы то ни было, хотя бы незаслуженные упреки, это такая честь, выше которой ничего не можетъ быть для ея усерднаго слуги, готоваго заранѣе согласиться на всѣ ея желанія.

— Если, сэръ, прислалъ васъ ко мнѣ э_т_о_т_ъ ч_е_л_о_в_ѣ_к_ъ, котораго теперь вы только что оставили…

Каркеръ поднялъ глаза, какъ будто для выраженія величайшаго изумленія, но тутъ же потупилъ ихъ опять, когда встрѣтился со взоромъ Эдиѳи.

— … то вы можете избавить себя отъ труда передавать мнѣ его порученія. Я не стану васъ слушать. Мнѣ, впрочемъ, не къ чему было объ этомъ и спрашивать. Я вась ожидала.

— Я очень несчастливъ, сударыня, что нахожусь здѣсь, совершенно противъ моей воли, именно для этой цѣли. Но это, если позволите сказать, только одна цѣль. Есть и другая.

— Стало быть, сэръ, одной цѣли вы достигли. A если вздумаете къ ней возвратиться…

— Можетъ ли м-съ Домби допустить мысль, что я осмѣлюсь въ чемъ бы то ни было поступать наперекоръ ея запрещенію! — воскликнулъ Каркеръ, подвигаясь ближе. — Можетъ ли м-съ Домби, не обращая вниманія на мое несчастное положеніе, рѣшительно считать меня въ такой степени нераздѣльнымъ отъ моего повелителя, чтобы оказывать мнѣ великую и упорную несправедливость?

— Сэръ, — возразила Эдиѳь, устремивъ на него мрачный взглядъ и говоря съ возрастающимъ одушевленіемъ, отъ котораго ярко зардѣлось все ея лицо, раздулись гордыя ноздри и вытянулась во всю длину алебастровая шея. — Зачѣмъ и какъ вы осмѣлились говорить мнѣ о моей любви и обязанностяхь къ моему мужу и повторять тысячу разъ, что я счастлива и горжусь этимъ замужествомъ? Какъ вы осмѣлились оскорблять меня, когда вамъ извѣстно, какъ нельзя лучше, что вмѣсто любви между нами отвращеніе и ненависть, и что я презираю его почти столько же, какъ сама себя за то, что я его жена. Я оказываю вамъ несправедливость?! Да если бы я захотѣла отдать справедливость пыткѣ, которую вы заставляли меня чувствовать, я бы васъ задушила! Зачѣмъ, о, зачѣмъ вы являлись на мои глаза съ этимъ гнуснымъ лицемѣріемъ, которымъ проникнута вся ваша натура?

— Какъ зачѣмъ?

Если бы м-съ Домби не была ослѣплена своимъ гнѣвомъ, гордостью и самоуничиженіемъ, она бы прочла удовлетворительный отвѣтъ на его лицѣ. М-ръ Каркеръ теперь, какъ и прежде, пришелъ именно затѣмъ, чтобы довести ее до этого признанія.

Ослѣпленная Эдиѳь не замѣтила этого отвѣта, да и не заботилась о немъ. Она видѣла только свое униженіе и борьбу, которую вытерпѣла и должна была терпѣть впереди. Занятая исключительно этой мыслью, она съ неистовствомъ выдергивала перья изъ крыла какой-то прекрасной и рѣдкой птицы которое служило ей вмѣсто вѣера, висѣвшаго отъ ея руки на золотой цѣпочкѣ.

Каркеръ не оробѣлъ, не смѣшался отъ ея взора, но стоялъ передъ нею вкопанный съ видомъ человѣка, рѣчь котораго, и рѣчь весьма длинная, была впереди. Онъ молчалъ до тѣхъ поръ, пока совсѣмъ не прекратились внѣшнія проявленія ея гнѣва. Наконецъ, когда перья, всѣ до одного, были разбросаны по полу, онъ повелъ свою рѣчь плавно и стройно, смотря прямо въ ея огненные глаза.

— Я знаю, м-съ, и давно зналъ, что не имѣю счастья пользоваться вашей благосклонностью, и зналъ я, за что. Да. Я зналъ, за что. Вы говорили со мной откровенно, и ваше лестное довѣріе, можно сказать…

— Довѣріе! — повторила Эдиѳь съ презрѣніемъ. Каркеръ пропустилъ восклицаніе мимо ушей.

— … сваливаетъ съ моихъ плечъ тяжелое бремя. Теперь мнѣ нѣтъ надобности притворяться. Да, я видѣлъ съ перваго раза, что съ вашей стороны не было никакой привязанности къ м-ру Домби, да и могла ли она существовать между такими различными натурами? И видѣлъ я потомъ, что въ груди вашей родились чувства сильнѣе простого равнодушія, — могло ли быть иначе, подъ вліяніемъ обстоятельствъ, которыя васъ окружали? Но поставьте себя на мое мѣсто и скажите, долженъ ли я былъ, въ томъ или другомъ случаѣ, сообщать вамъ свой настоящій образъ мыслей объ этомъ предметѣ?

— A должны ли вы были, — возразила Эдиѳь, — притворяться, что имѣете совсѣмъ другой образъ мыслей, и съ безстыдной наглостью навязывать его мнѣ при каждомъ свиданіи?