Домик на дереве

Я и Настя заняли шпионскую позицию на втором этаже, в Степкиной комнате (окно как раз выходило на ухоженный дворик дома); у меня в руках старенький отцовский фотоаппарат, снимающий еще на пленку; Настя раздобыла у подруги камеру и тоже была наготове, чтобы начать снимать представление, разыгранное нами. Степан скрылся в кустах боярышника, на тот случай, чтобы задержать Свету, если она поймет, что это подстава и рванет от Гриши. Сам Гриша сидел на качелях, держа в руках букет хризантем, сорванных в саду; он нервничал, судя по его дрожащим рукам и непоседливости: он то вставал с качели, вглядываясь вдаль, не идет ли она, то садился обратно – и так чуть ли не каждую минуту. За час до аферы Гриша признался мне, что у него никогда не было свиданий, даже сфабрикованных.

Летний вечер ворвался на мирские просторы и быстренько вытеснил дневную суету, приглушил свет, опуская солнце все ниже и ниже, к линии горизонта, окрасив небо романтичными оранжевыми, розовыми, бледно-красными цветами. А потом, подобно волшебнику, вытеснил со своих просторов ветер, гуляющий целый день, отчего застывшая вечерняя дымка наполнилась ароматами топившихся на дровах бань, цветущих цветов и соснами, посаженной по всей улицы. Мы с наслаждением вдыхали с детства знакомые запахи, предвкушая еще не наступившее будущее, которое мы хоть и рисовали в мрачных тонах, но все равно надеялись, что оно окрасится в светлые, добрые и приятные тона для нас и для нашего друга.

Света опоздала, как и положено благовоспитанной девочке. Выглядела она не как обычно – сногсшибательно; сразу видно, что она готовилась к свиданию больше, чем несколько часов. Волнистые волосы, цвета золотистой пшеницы, распущенные, с ободком. Румяные щечки с ямочками. Милая улыбка, не исчезающая с ее лица; Настя заметила, что она накрасила губы бледно-розовой помадой; я ничего не заметил. Красивое желтое платье, не яркое и не тусклое, напомнившее мне о поляне одуванчиков, с расклешенной юбкой и открытыми плечами. В руках – маленькая вязаная сумочка такого же цвета, что и платье.

Гриша, увидев Свету, поднялся с качели, подошел к забору, вышел на асфальтированную дорожку, подсвеченную вечерним солнцем и махнул ей рукой.

Когда они встретились, время остановилось, как для нас, наблюдающих, так и для них, главных героев, которые должны разыграть любовь. Они смотрели друг другу в глаза – смущались, волновались, робели. Мы, глядя на них, молили лишь об одном: чтобы Света ничего не заметила, чтобы у Гриши появился шанс, новая жизнь. И к нашему счастью, Света, окрыленная от любви, взяла цветы, вложила свою руку в Гришину руку – и они пошли во двор, к качелям.

О чем вели беседу Гриша и Света для меня останется загадкой. Они говорили слишком тихо, чтобы мы смогли разобрать слова, теряющиеся в кронах сосен, в появляющихся в сумерках, в безмерном и бездонном небосводе, окруженном островками плывущих ангелов, над которыми парили птицы, не смыслящие без простора, без свободы, без любви.

Люди, как птицы, не смыслят свою жизнь без свободы и любви: мы – путешественники по жизни, ищем свою любовь, и я уверен, что в тот без преувеличения волшебный вечер произошло что-то такое, на что мы никак не рассчитывали, а именно: что Гриша влюбиться в Свету, а Света – в Гришу. Они были в пути и нашли то, что искали: друг друга.

Они тихо качались и разговаривали. Их диалог продолжался даже тогда, когда небо украсили сияющие огоньки, спрятанные в бездне космоса – и полумесяц, не забранный в оковы облаков. Мы с Настей нервно смотрели на часы – стрелки часов перескакали за девять вечера – нам надо было собираться домой, а то, что мы запланировали, даже не близилось к завершению.

И вот когда наши нервы были на пределе, когда мы были готовы выскочить на улицу и рассказать всю правду Свете, Гриша оставил ее, зашел в дом и поднялся к нам.

– Ты что делаешь? Почему медлишь? – Скрыть раздражительность в голосе я не смог.

– Планы изменились, – шепнул он.

– Что значит, планы изменились?

– Тише, Саша. Тише. У меня нет времени что-либо объяснять. Поэтому вы должны довериться мне. Мы сейчас уйдем со Светой. Без вас. Я провожу ее до дома – и обратно. Когда приду, все расскажу.

– Ты в своем уме?

– Кажется, впервые жизни я не в своем уме.

– А если тебя поймают? Она живет в городе!

– Оглянись, ночь на дворе. Никто меня не поймает, особенно в таком гриме. – Гриша протянул мне руку. – Мы договорились? – Я медлил. – Если я не вернусь, она заподозрит что-нибудь неладное. Я этого не хочу. Пожалуйста, друг. Я больше ни о чем не прошу. Для меня это важно. Сейчас важно. Ты ведь понимаешь?

– Понимаю. – Мы пожали друг другу руки. – Обещай, что вернешься.

– Обещаю.

– Тогда беги.

И он ушел, взявшись за руки со Светой. Два силуэта, один повыше, другой пониже, скрылись в ночной мгле, опутанной в теплоту южного климата.

– Какого черта он делает? – спросил возмущенный Степан, отряхиваясь от листьев боярышника.

– Он пошел ее провожать, – спокойно ответила Настя.

– Идиот! Зачем?