Домик на Юге

Эдик пил. Не запойно, но крепко. В удовольствие. Карина намазывала себе на кусочек хлеба масло и от мужа не отставала. Пока масло обволакивало стенки желудка, Карина успевала раздеть Эдика, уложить его спать, помыть посуду, вынести мусор. Утром Эдик вставал и шел в баню. Парился, обливался холодной водой и ехал работать. Карина вставала, натягивала кроссовки и бежала в парк. На бегу ей хорошо думалось – о дочери, внуке, Эдике, о себе. Что именно она думала – не знал даже Эдик. А Карина каждое утро между лавочкой и деревом решала, что надо что-то делать. Закодировать Эдика, сказать родственникам, чтобы перестали кутать внука и пичкать его таблетками, отправить измученную ранней семейной жизнью дочь отдохнуть и перестать, наконец, всем нравиться. Пробегая мимо пруда, она собиралась позвонить друзьям Эдика и сказать им, что лавочка закрыта. Что больше нельзя заваливаться к ним в три часа утра, допивать виски и оставаться спать на гостевом диване. Да, они умные, замечательные, по-своему трогательные, но Карине они надоели до смерти. И анекдоты их надоели, и истории, и вообще все надоело. Даже то, что все вокруг считали ее замечательной и умной. До смерти надоели походы в гости, куда ее с Эдиком приглашали «разбавить компанию» и «поддержать стол». Чтобы остальным гостям не было скучно, а было весело и хозяева остались бы довольны удачным приемом. Ближе к дому, у другой лавочки, где Карина каждое утро здоровалась с молодой женщиной с коляской, она останавливалась, пила воду и думала, что жизнь прошла, а она и не заметила.

Она была молодой, красивой одинокой женщиной с маленькой дочкой на руках, а Эдик – веселым и добрым холостяком. Они начали вместе жить в шутку и поженились в шутку. Эдик, может, и шутил, но Карина знала, что делает. Эдика она любила как друга, не как мужа. И ценила как друга, не как мужа. Но Эдик настолько искренне любил ее дочь и настолько искренне эта любовь была взаимной, что Карина решила – от добра добра не ищут.

– Эдик, а Лялька? – спросила Карина Эдика перед их свадьбой.

– Каринка, да я не знаю, кого больше люблю – тебя или Ляльку. Наверное, Ляльку. Не обижайся, – отвечал Эдик. – Учти, если ты меня бросишь, Ляльку я не отдам.

Карина улыбалась, глядя на Эдика, который строил страшные рожи.

Только потом она поняла, что Эдик так же искренне любил и чужих детей, и друзей, и друзей друзей, и даже собак друзей друзей. Когда у Эдикова друга умер любимый пес, Эдик плакал вполне натурально. Дети друзей Эдика вообще обожали. И если бы Карина не знала, кто их родители, то подумала бы, что все они – дети Эдика.

Но чего-то в этой любви не было. Иначе бы Лялечка – дочь – не ушла в шестнадцать лет в другую семью, в восемнадцать ставшую ей родной. Карина понимала, чего не хватало дочери: логики, традиций, раз и навсегда заведенного уклада, некоторой доли занудства, наконец. Чтобы встать, пойти вовремя пообедать, вовремя лечь спать, а утром проснуться и знать, что будет дальше. Карина с Эдиком дать ей ощущение стабильности при всем желании не могли. Да, они могли говорить на любые темы, Лялька открыто курила с Эдиком на кухне, но в тех случаях, когда Карина должна была быть мамой, а Эдик – папой, они пасовали. Лялька влюбилась и страдала. Карина с Эдиком смеялись и шутили. Лялька собралась жить с мальчиком. Пусть живет. Лялька родила. Вообще ухохочешься. А с другой стороны, что – Карина должна была сидеть с дочерью на кухне и вести беседы про любовь? Или запретить ей жить с тем, с кем хочет? Или отправить на аборт? Карина думала, что от Эдика Лялька сможет перенять чувство юмора и легкое отношение к жизни. Но Лялька как назло становилась все серьезнее и зануднее. Чувство юмора ей отказывало все чаще.

– Мама, я правильно сделала? – спрашивала Лялька, когда только переехала к своему мальчику.

– Раз ты так решила, значит, правильно, – отвечала Карина.

– Лялька, не волнуйся, если что, я тебе найду жениха. Он и твоего ребенка усыновит. Я же тебя усыновил! Тьфу, удочерил! – смеялся Эдик.

У Ляльки начинал трястись подбородок. Она и представить себе не могла, что останется одна, без своего мальчика, а их ребенка будет воспитывать кто-то другой.

– Лялечка, Эдик шутит, – говорила Карина.

Дочь слабо улыбалась, все еще представляя себе картину, нарисованную Эдиком.