Домик в Оллингтоне

Мебель заказывалась преимущественно под наблюдением и опытностью леди Амелии. Кросби довольствовался уверением, что она во всяком случае сумеет приобрести все нужное дешевле, нежели удалось бы купить ему самому, и что вообще он не имел вкуса в деле подобного рода. Несмотря на то, он уже начинал чувствовать, что становился жертвою деспотизма и что его прибрали к рукам. Он не мог принять надлежащего участия в покупке кроватей и стульев, а потому и передал все дело партии де Курси. Этому была и другая причина, до сих пор еще не упомянутая. Потребные на покупку мебели деньги доставлялись мистером Мортимером Гезби. С честным, но непонятным рвением к семейству де Курси, Гезби успел все деньги, принадлежащие Кросби, употребить в пользу леди Александрины. Он хлопотал для нее, собирая тут, распределяя там, и так связал нареченного мужа ее свадебным контрактом, как будто будущее благосостояние собственных его детей зависело от действительности его трудов. И за все это ему не приходилось получить ни одного пенни, а также извлечь какие-нибудь выгоды настоящие или будущие. Все это происходило от его усердия, его преданности к графской короне, прикрывавшей герб лорда де Курси. По его понятиям, граф и все принадлежавшее к его титулу имели полное право на подобное усердие. Такова была теория, в которой воспитался Гезби; руководствуясь ею, он иногда бессознательно предавался унижению. Лично он терпеть не мог лорда де Курси, который обходился с ним весьма грубо. Он знал, что граф был бессердечный, злой, дурной человек, но, как граф, он имел право на услуги мистера Гезби, которыми обыкновенный человек ни под каким видом не мог бы воспользоваться.

Пристроив таким образом все доступные суммы на обеспечение, по-видимому, ожидаемого вдовства леди Александрины, мистер Гезби сам доставил деньги на устройство нового хозяйства.

– Вы можете уплачивать мне полтораста фунтов в год из четырех процентов, пока не покроется весь долг, – сказал он Кросби, и Кросби должен был согласиться.

До настоящей поры Кросби хотя и вел в Лондоне жизнь модного джентльмена, но никому и никогда не был еще должен. И вот ему представлялась перспектива долгов. Впрочем, и то сказать, когда чиновник, занимающий должность в какой-нибудь общественной конторе, женится на дочери графа, то нельзя же ему ожидать, что все пойдет по его желанию.

Леди Амелия купила обыкновенную мебель, постели, ковры на лестницу, умывальники и кухонную посуду. Гезби приобрел отлично дешево обеденный стол и буфет. Но что касается до украшений, относящихся к гостиной, это должна была решить сама леди Александрина. По гардеробной части графиня намеревалась помочь своим советом, по этим предметам нельзя было посылать счеты к мистеру Гезби, чтобы он уплатил их из четырех процентов, приписав всю сумму к долгу жениха. Подвенечное приданое должно было приготовить на средства самих де Курси, а потому необходимость заставила графиню явиться на сцену.

– У меня чтобы не было векселей! Слышите? – проворчал граф, проскрежетав по другим зубам одним своим особенно черным и безобразным зубом. – Чтобы не было векселей по этому делу!

А между тем чистых денег не давал. При таких-то обстоятельствах графине и представилась необходимость самой явиться на сцену. Мистер Гезби во время своего недавнего посещения замка Курси по деловым отношениям получил двусмысленный намек, что счеты модисток можно очень удобно пришпилить к счетам мебельщиков, торговцев посудою и тому подобным. Графиня, делая этот намек, старалась внушить своему зятю, что с недавнего времени мода изменилась и что подобные меры считались совершенно позволительными между людьми, действительно живущими в большом свете. Но Гезби был человек с ясным взглядом на вещи, человек честный, он хорошо знал графиню. Ему очевидно было, что в настоящем случае нельзя прибегнуть к подобной мере. Поэтому графиня не стала предлагать дальнейших советов и решилась сама отправиться в Лондон.