Домик в Оллингтоне

– Да, он нарушит, душа моя, если ты подашь ему надежду, – сказала замужняя сестра с чисто сестринским расположением.

Глава XVIII

ПЕРВОЕ ЛЮБОВНОЕ ПИСЬМО ЛИЛИ ДЕЛЬ

Ложась спать, Кросби гордился собою. Он успел отклонить приготовленную против него атаку, не сказав ни слова, за которое бы мучила его совесть. Так, по крайней мере, говорил он в то время самому себе. Впечатление, произведенное его словами, состояло в том, что, вероятно, только еще возбужден вопрос о его помолвке с Лилианой Дель, но что в настоящую минуту ничего еще положительного не было. Поутру однако же совесть его была уже не так чиста. Что подумала бы и сказала Лили, если бы узнала обо всем? Осмелился ли бы он объяснить ей или кому-нибудь другому действительное состояние своей души?

В то время как он лежал еще в постели, зная, что через час ему снова предстояло бороться с опасностями своей роли, он чувствовал, что ненавидит замок Курси со всеми его обитателями. Было ли между ними хотя одно существо, которое можно бы сравнить с мистрис Дель и ее дочерями? Он презирал и Джоржа, и Джона. Он проклинал хозяина дома. Что касается до графини, Кросби был к ней совершенно равнодушен, считая ее за женщину, с которой хорошо иметь знакомство, но которая была известна не более как госпожа замка Курси и дома, и в Лондоне. Относительно дочерей графини, он смеялся над всеми ими, даже над Александриной, в которую, казалось, был влюблен. Может статься, он питал к ней некоторого рода любовь, но эта любовь никогда не затрагивала его сердца. Он умел оценить каждую вещь по ее достоинству, умел оценить и замок Курси с его привилегиями, и леди Думбелло, и леди Клэндидлем, и все, все вообще. Он знал, что был гораздо счастливее на Оллингтонской поляне и гораздо довольнее самим собою, чем в великолепных чертогах леди Хартльтон в Шропшейре. Леди Думбелло могла быть довольна всеми этими вещами, даже в самых сокровенных уголках своей души, но он ведь не леди Думбелло. Он знал, что для него есть что-то лучшее, более доступное.

Несмотря на то, воздух Курси был для него слишком тяжел. Соображая все сложившиеся обстоятельства, он считал себя за человека, пораженного проказой, от которой нет исцеления, и потому совершенно зависящего на всю жизнь от развития этой болезни. Бесполезно было бы для него говорить самому себе, что Малый оллингтонский дом лучше замка Курси. Сатана знал, что небо лучше ада, но он нашел себя более способным для последнего места. Кросби осмеивал леди Думбелло и даже в кругу ее друзей употреблял самые резкие слова, какие только могло приискать его остроумие, несмотря на то для него дорога была привилегия находиться с ней в одном и том же доме. Такова была дорога жизни, на которую попал Кросби, и он внутренно признавался, что борьба за желание уклониться от этой дороги будет ему не по силам. Все, что тревожило и волновало его в то время, как он находился в Оллингтоне, приводило его в смущение и страх под занавесами замка Курси.

Не лучше ли бежать ему сейчас же из этого места? Он сознавался самому себе, что раскаивался в своем обещании жениться на Лилиане Дель, но все же решился во что бы то ни стало выполнить это обещание. Он честью был обязан жениться на этой «девочке», и потому сурово смотрел на драпировку над его головой, уверяя себя, что он человек честный. Да, он готов пожертвовать собою. Дав слово, он не хотел отказаться от него. Он был слишком для этого благороден!

Но благоразумно ли он поступил, отклонив от себя умный совет Лили, когда она говорила ему в поле, что лучше было бы для них обоих разлучиться? Он не хотел признаться самому себе, что отвергнул ее предложение собственно потому, что не имел достаточно твердости характера, чтобы принять его в ту же минуту. Нет. Он был слишком добр в отношении к бедной девушке, чтобы воспользоваться ее словами. В таком роде он рассматривал это дело в своей груди. Он был совершенно предан Лили, и теперь результат оказывался тот, что они оба на всю жизнь будут несчастны! Он не мог бы жить счастливо с семейством при ограниченных средствах. Он знал это очень хорошо. Никто другой, кроме него самого, не был бы в этом деле более строгим судьею. Но теперь было слишком поздно исправлять недостатки прежнего воспитания.

В этом роде он рассматривал и обсуждал свое положение, лежа в постели, причем один довод противоречил другому снова и снова, и каждый из них приводил его к убеждению, что помолвка была для него несчастьем! Бедная Лили! В ее последних словах заключалось уверение, что она никогда не позволит себе сомневаться в его верности. В это первое утро после отсутствия Кросби и Лили, пробудясь от сна, много, много думала о взаимных клятвах. Как свято желала она их выполнить! Какою бы преданною женою она была для него! Она не только бы любила его, но в любви своей она служила бы ему, посвящая на это служение все свои силы и энергию, – служила бы ему в этом мире и, если возможно, в будущем.

– Белл, – сказала она, – я бы желала, чтобы ты тоже вышла замуж.