Доминион

– Она всего лишь простая, одинокая женщина.

– Так тебе ее жаль, да? – напирала Сара. – Вот так женщины и действуют. Пробуждают сочувствие в мужиках вроде тебя. С этого все и начинается.

– У меня нет романа, – повторил Дэвид тихо. – Я старался защитить тебя. Бог свидетель, как сильно я старался защитить тебя.

– От чего? От этого романа?

– Да нет никакого романа! – Он снова сорвался на крик. – От мира, от всего, что происходит вне стен этого дома.

Она уставилась на него:

– Мне не нужна защита. Скажи мне правду.

– У меня нет романа с Кэрол Беннет, мне она неинтересна. Вот правда. Если ты мне не веришь, ничем не могу помочь.

Затем, как бы страшась наговорить лишнего, Дэвид вышел из комнаты.

Глава 28

Гюнтер послал Сайма в Оксфорд во вторник. К вечеру четверга, 27 ноября они так и не выяснили, кто навещал Манкастера в минувшее воскресенье. Сидя у себя в кабинете, Гесслер постепенно терял терпение. Министерство здравоохранения уперлось копытами, защищая свою поляну, и отказывалось выдавать Манкастера гестапо. Впрочем, Гюнтер после пережитого в доме миссис Манкастер приступа странной паники вел себя достаточно спокойно. По своему обширному опыту он знал, как трудно бывает установить личность человека, желающего оставаться неузнанным. Надо трудиться методично и кропотливо в расчете на накопление критической массы информации, на будущее озарение. Сайм старался как мог – они с суперинтендантом усадили сотрудников за работу по установлению личностей студентов на фотографии и сверке сведений, неохотно предоставленных Сайму университетом, с обширными архивами особой службы в Лондоне.

Сайм снова съездил в Бирмингем и побеседовал с прежними коллегами Манкастера. Впрочем, это ничего не дало. Манкастер был одиночкой, на работе к нему претензий не имели, но личных отношений он ни с кем не завязывал. Коллеги признались Сайму, что иногда подшучивали над Манкастером и это ему не нравилось.

– Ну что за хрень с этим придурком? – посетовал Сайм Гюнтеру. – Если ты хочешь хоть как-то жить в ладах с этим миром, умей постоять за себя.

Схожее впечатление Гюнтер вынес из бесед с преподавателями Манкастера: парень держался особняком, никто не мог сказать, имелись ли у него более-менее близкие друзья. Многие запомнили только странную обезьянью ухмылку. Личный наставник Манкастера все еще работал в колледже, но в данный момент плыл на корабле, возвращаясь с научной конференции в Дании, и должен был оказаться дома поздно вечером в среду.

В четверг Гюнтер изучил информацию о бывших однокашниках Манкастера по Оксфорду, которую направила в Сенат-хаус особая служба. Было любопытно, что произошло с этими людьми за восемнадцать лет. Одни стали учеными, другие пошли в бизнес или на госслужбу. Несколько человек участвовали в войне 1939–1940 годов, один умер. Кто-то эмигрировал в страны империи. Встречались и такие, кто скатился по социальной лестнице – и даже человек, сидевший в тюрьме за подлог. Никого не заметили в связях с Сопротивлением, что вовсе не исключало наличия среди них его сторонников. Был один еврей, но в досье указывалось, что его переместили в воскресенье. Гюнтер подумал, не могли ли посетители Манкастера быть связаны с ним как-нибудь еще. Но других знакомых, способных его навестить, у Манкастера не имелось, и если верить тому старику, соседу, приезжавшие по своему положению и возрасту напоминали как раз университетских приятелей. Инстинкт подсказывал, что их стоит искать на фотографии.

Повседневными хлопотами занимались Сайм и особая служба, так что Гюнтер располагал свободным временем. Он написал сыну в Крым, сообщив, что вернулся в Англию по делам и нашел эту страну сырой и холодной, как всегда. Спустя страницу стало ясно, что сказать больше нечего. О работе распространяться нельзя, писать про Англию не хотелось, а больше в его жизни ничего не осталось. Гюнтер встал, расправил затекшие плечи и выругал себя за то, что после посещения унылого пустого дома оказался во власти меланхолии и глупых фантазий.

Ранее в тот же день Гюнтер навестил офицера, заведовавшего центром допросов, что помещался в подвале Сенат-хауса. Этот человек, Хаузер, занимал маленький кабинет на первом этаже и приветствовал его как коллегу по гестапо. Он был немного старше Гюнтера и, в отличие от него, не располнел, оставаясь крепким и подтянутым. По его словам, он много лет проработал в Польше и в России, но начал страдать от артрита в ступнях – видимо, после множества зим, проведенных на востоке. В Англии, несмотря на сырость, ему стало лучше.

– Я был в Британии раньше, в середине сороковых, – сказал Гюнтер. – Как раз во время моей командировки мы оборудовали ваше заведение.

– Я тогда служил в России. Тяжкое было время. Да и сейчас не лучше. Их наступлением, которое, по слухам, уже началось, командует генерал Рокоссовский. Он хорош. В нем и в Жукове наверняка течет немецкая кровь. – Он со значением посмотрел на Гюнтера. – Но мы должны выстоять, пока не доведем дело до конца.