Однако эта позиция на самом деле не была полной противоположностью позиции Орбана. За страхом премьер-министра Венгрии перед «новой, смешанной, исламизированной Европой» скрывалась его уверенность в том, что мусульмане смогли бы стать частью европейского христианского порядка, если бы они всего лишь пожелали принять крещение. В конце концов, именно об этом свидетельствовала история его собственного народа. Менее чем через век после битвы на реке Лех папа послал королю Венгрии копию Святого Копья. Трудно представить себе более респектабельный вид на жительство. Меркель, однако, отталкивало всё, что попахивало святыми копьями. Ещё живы были те, кто помнил, как немцы уничтожили шесть миллионов евреев; лидеру Германии по понятным причинам не хотелось, чтобы кому-нибудь показалось, будто она навязывает другим то или иное представление о европейской идентичности. Историю, однако, нельзя обратить вспять. В том, что касается представлений об общественном устройстве, Германия осталась глубоко христианской страной. Чтобы интегрироваться в немецкое общество, мусульманам нужно было сделать то же, на что в XIX в. пошли иудеи, чтобы получить прусское гражданство: согласиться с христианской концепцией религии. Слово «ислам» исторически означало просто «покорность»; его значение неминуемо должно было кардинально измениться, сузиться. Этот процесс, разумеется, начался не в 2015 г. Больше полутора веков, со времён расцвета европейского колониализма, он набирал обороты. В результате всё больше мусульман признавали, что в некоторых случаях законы, созданные людьми, могут иметь приоритет над божественными заповедями; что миссия Мухаммеда была не политической, а религиозной; что вера для верующего – это прежде всего нечто личное и частное. Меркель утверждала, что ислам подходит для Германии не хуже, чем христианство, но она не была полностью беспристрастна. Главным критерием для неё была совместимость той или иной религии с секулярным обществом; а сам этот критерий нельзя назвать нейтральным. Секуляризм является продуктом христианской истории – таким же, как и заграждения с колючей проволокой, которые избрал Орбан.
Разумеется, признать это она не могла: в противном случае её план точно не сработал бы. За время своей глобальной гегемонии Запад научился переупаковывать христианские концепции для далёкой от христианства аудитории. Едва ли доктрина прав человека стала бы общепринятой, если бы открыто декларировалось то, что её источником послужили работы средневековых папских юристов. Структуры ООН не могли не настаивать на «древности и широкой распространённости концепции прав человека» [1021]
, иначе их юрисдикция ограничивалась бы Западом. Секуляризму, чтобы стать нейтральным посредником между людьми разных вероисповеданий – иудеями, мусульманами, индуистами, – тоже приходилось тщательно заметать следы: ведь понятие секулярного приобретало смысл только в христианском контексте. В Европе секуляризация началась так давно, что европейцам нетрудно было забыть о её истоках, но для других принять этот взгляд на мир означало стать чуточку ближе к христианству. Меркель готова была оказать мусульманам тёплый приём в Германии, но континент, частью которого она приглашала их стать, вовсе не был нейтральным в том, что касается понимания религии. Здесь Христианская церковь давно была отделена от государства, и подразумевалось, что абсолютно такое же разграничение будет применено к исламу.