Домой не по пути

– Я стараюсь, – шепчет она и накрывает ладонью мои пальцы. Я не шевелюсь. – Люди меняются, когда хотят.

– А ты хочешь?

– Хочу.

– А отец?

– Боюсь, он слишком поздно задумался над этим. – Ее голубые глаза блестят от слез. Видимо, дела у отца совсем плохи. Внутри становится так горячо, что я вздрагиваю. Боже, какая разница. Наплевать мне на отца. Наплевать! – Ты сходишь к нему? Сходишь?

– Что?

– Реган.

– Нет, – я мотаю головой, – ни за что. Нет!

– Пожалуйста, ему совсем плохо, слышишь? Он ведь твой папа. Он…

– Ты знаешь, что он сделал. Мам, как ты можешь защищать его? Как ты можешь его любить? У меня нет отца. А у тебя нет мужа. У нас есть существо, которое испортило нам жизнь. – Я отдергиваю руку и до боли стискиваю зубы. – Он все разрушил.

– Так и есть.

– Ты понимаешь это, и всё равно просишь меня проведать его?

– Другой возможности у тебя не будет. Сейчас ты зла, а потом его не станет. Сейчас тебе кажется, что это не проблема. А потом…

– Что потом? – кричу я, ощутив, как глаза пылают. Я резко поднимаюсь и смотрю на мать. – Что? Мы расстроимся, что никто не выворачивает нам руки? Расстроимся, что не приходится вести его домой? Вытирать его блевотину? Ты расстроишься, что он больше не заставляет тебя орать на весь дом, когда я сижу за стеной и ладонями закрываю уши? Расстроишься, что больше не надо будет со спины набрасываться на него, когда он крушит квартиру, разбивает стекла, посуду, мебель? О чем ты?

– Реган, милая…

– Я убежала из-за него! Он виноват, во всем виноват! В том, что я одна, что везде я вижу предателей и кретинов. Он сделал нас с тобой грязными, гнилыми, пустыми.

– Он был хорошим, – говорит мама. – И когда-то он держал тебя за руку и обещал, что никогда не отпустит.

– Но что же случилось, мама?

– Жизнь случилась.

– Она со всеми случается, – возражаю я, – но нужно быть сильнее. Нужно думать о близких, любить близких. Не делать им так больно.

– Он не смог. Он не такой, как ты.

– Да, мы с ним совсем не похожи.

– Вот потому ты и должна простить его – потому что ты совсем на него не похожа.

Неожиданно я смеюсь. Что за глупое оправдание, черт подери? Простить его, потому что я лучше? Потому что у меня есть совесть, чувства. Потому что я живой человек, и мне бывает больно. Потому простить?

– Врачи дают ему месяц. – сообщает мама. – Тебе решать.

Я смахиваю со щек слезы и поднимаюсь к себе в комнату. Меня трясет от безысходности. Какой-то замкнутый круг. Что происходит? Почему я опять здесь?

Нужно быть сильнее. Но что это значит? Что это, черт возьми, значит?

Возможно, быть сильным – значит принимать свои слабости. Но в чем моя слабость?

В неумении двигаться дальше. Нельзя ступить вперед, будучи привязанным к чему-то позади. Нужно разорвать веревки. Освободиться. Смогу ли я? Найду ли в себе силы? Иногда мне кажется, что сил у меня куда больше, чем я думаю. Хорошо, если так, ведь мне предстоит еще очень многое.

Я устраиваюсь в бар на целое лето. Официанткам платят мало, но мне хватит, чтобы унести ноги из Янгстауна и попробовать нечто новое. Я написала нескольким редакторам, прошла собеседования через интернет, и меня взяли в Провиденс на должность помощника редактора какой-то непопулярной газетенки. Работать я начну с осени. А сейчас мечусь по бару круглые сутки. Надо заработать как можно больше и найти квартиру в Провиденсе поближе к редакции.

Чтобы дойти до бара, нужно пройти городскую больницу и дом Кори. Такое чувство, что жизнь надо мной смеется. Я каждый раз зажмуриваюсь, замечая коттедж Гудменов. А потом кулаки стискиваю, пробегая мимо госпиталя.

Про Уилла мне ничего не известно. Возможно, он продолжил разъезжать по штатам, возможно, он давно втрескался по уши в Тэмми и они танцуют до изнеможения в новом, джазовом клубе. А возможно, он остановился, принял себя, вернулся и стал другим. Мне хотелось бы в это верить. Пусть я и убеждаю себя, что мне абсолютно наплевать.

В четверг утром – да, ко мне наконец вернулось чувство времени, и я знаю число и месяц, и даже год – проходя мимо дома Гудменов, я замечаю Кори. Он переносит вещи в огромный грузовик, припаркованный на обочине. Мы с ним всего один раз разговаривали с тех пор, как я убежала. Сейчас мне тоже хочется пронестись мимо, но затем…

Затем я вспоминаю, что Кори Гудмен – мой лучший друг. И я буду дурой, если забуду про него из-за отношений с его братом.

Кори удивляется, когда я останавливаюсь около грузовика. Он неуверенно улыбается:

– Наверное, снег пойдет.

– С чего вдруг? – усмехаюсь я.

– Ну ты стоишь на вражеской территории. Забыла?

– Я объявляю временное перемирие.

Гудмен счастливо улыбается. Мы подходим друг к другу, абсолютно синхронно, и обнимаемся, словно не виделись тысячу лету. Кори покачивается, а я едва не падаю.

– Вот же гаденыш, подкачался, что ли?

– Мы с тобой всего несколько недель не общались. Маловато для бицепсов.

– Я просто хотела сделать тебе комплимент. – Отстраняюсь и в грустной улыбке кривлю губы. У него манеры Уилла. Его голос. Его смех. – Ивансвиль ждет, верно?

– Эвансвилл, – поправляет он.

– Точно. Ну и название.

– Обычное, знаешь ли.