Домой ▪ Все только начинается ▪ Дорога вся белая

Для меня самое главное — подойти к девушке. После этого все уже идет как по маслу. На этот раз я чувствовал, что способен познакомиться. Снова заиграли танго. Девушек было много. Они сидели на стульях и, когда я подходил, рассеянно смотрели мимо, Я хотел найти какую-нибудь необыкновенную: красивую и с хорошей фигурой. Наконец я увидел ее. Волосы у нее были коричневые, платье черное и совсем узкое.

Я подошел. Она повернула голову и улыбнулась мне, точно мы были знакомы с нею всю жизнь.

— Может быть, я наступлю вам на ногу, но вообще-то танго у меня получается, — сказал я.

— Это не танго, а блюз.

— Ну, значит, я умею танцевать и блюз. Я даже не знал этого.

Она засмеялась. Талия у нее была такая тонкая, что на ней только и укладывалась моя ладонь. От нее пахло какими-то хорошими духами.

— Это у вас «Шипр»? — спросил я.

Она снова рассмеялась. Наверное, я сказал глупость.

— Вот это непосредственность! — сказала она. — Скоро вы спросите: в чем я одета?

— Так, значит, вас зовут Одетта? А мне казалось, что вы Одиллия.

Она посмотрела на меня с интересом.

— Вы любите балет?

— Мне нравится. У нас в прошлое воскресенье был культпоход. Так вы Одиллия?

— Нет. Меня зовут Ира. А вас?

— Александр.

Следующей была мазурка. Я все эти падекатры, гавоты, чардаши и мазурки не танцую. Мне очень не хотелось, чтобы Ира ушла, и я боялся, что ее пригласят. Ее действительно пригласили, но она не пошла. Я подумал, что нравлюсь ей. Жалко, что не было денег. Я мог бы посидеть с ней в буфете. Мы разговаривали еще о театре, потом она заговорила о музыке, о стихах. Я сказал, что музыка — дело хорошее, а стихи — это чепуха. Никто этих поэм не читает, и пишут их, чтобы заработать. Из поэтов мне нравятся только Лермонтов, Пушкин и еще Маяковский. А вообще все поэты лежат у нас в библиотеке нетронутые. Ее опять пригласили. Она опять отказалась.

— А вот это вы знаете? — спросила она. — «Мы — ржавые листья на ржавых дубах... Чуть ветер, чуть север, и мы облетаем. Чей путь мы собою теперь устилаем? Чьи ноги по ржавчине нашей пройдут? Потопчут ли нас трубачи молодые? Взойдут ли над нами созвездья чужие? Мы — ржавых дубов отлетевший уют...» Нравится?

— Нравится. А кто это? — Я подумал, что она удивительно красивая.

— Багрицкий.

— А мы кто? Мы трубачи или мы листья?

Я поднял голову и увидел Нюру. Она кружилась с Лешкой недалеко от нас. Лешка подмигнул мне.

— А вот это? «Я как-то вынес одеяло и лег в саду, а у плетня она с подругою стояла и говорила про меня... К плетню растерянно приникший, я услыхал в тени ветвей, что с нецелованным парнишкой занятно баловаться ей...» Как?

Я подумал, что эти стихи она прочитала специально.

Мы опять танцевали. На этот раз танго. Я, конечно, попросил, чтобы она поучила меня танцевать. Я всегда просил об этом девушек, с которыми хотел познакомиться. Она сказала, что попробует. Впереди почему-то все сбились в кучу. Поднялся крик. Оказалось, что какой-то парень хватил лишнего и сбивал всех с ног. Меня это возмутило. Я сказал Ире, чтобы она посидела, а я выведу его.

— Зачем?

— Ну, я понимаю так: если люди танцуют, зачем же хулиганить?

— А разве он вам мешает? — Она наклонила голову и посмотрела мне прямо в глаза.

— А чего он толкает?

— Но меня же он не толкает.

— Ну все равно это непорядок. Я его выведу.

Она пожала плечами.

— Это не по-мужски.

— Почему?

— Мало ли что тут произойдет!

Она посмотрела на меня, улыбаясь. У нее были очень хорошие, веселые глаза. Я подумал, что, наверное, она права. Лучше мне быть с ней, чем выворачивать кому-то руки. Я снова увидел Нюру. Она специально танцевала возле нас и рассматривала Иру. Лешки с ней не было. Наверное, она ему что-то сказала и обидела.

— Это ваша знакомая? — спросила Ира.

— Да, это из нашего цеха.

— Вы работаете на заводе? На этом?

— Да. А что?

— А кем?

— Токарем.

— И у вас большой разряд?

— Четвертый.

— Она, наверное, ревнует?

— Откуда я знаю? Мы просто знакомые. Станки рядом.

Неожиданно я увидел, что Нюра совсем некрасивая: маленькая, лицо бесформенное, рот, глаза, нос — просто для порядка. И платье к ней не шло, и туфли были большие, на толстом каблуке, и на руках до самых локтей веснушки.

Мы были где-то посреди зала, и я заметил, что к нам пробирается Лешка. Лицо у него было злое.

— Это товарищ. Я только на минутку, — сказал я Ире.

— Ну конечно. А мне можно пока танцевать?

Я повернулся к Лешке. Показал глазами на Иру.

Он провел рукой по горлу. Я сказал Ире, что сейчас приду. Мы прошли с Лешкой через зал. Лешка рассказал, что какая-то стильная вша украла с нашей спортивной выставки серебряного конькобежца.

— Я видел его. У него галстук с пальмами, — сказал Лешка.

Мы нашли этого парня в вестибюле. Он стоял, облокотившись на перила, и разговаривал с девушкой. Рядом с ним были еще двое, и точно такие же: на головах проборы, галстуки чересчур броские, брюки чересчур узкие, ботинки новые. Рожи розовые и нахальные. Лешка отозвал его. Мы стали подниматься наверх. Втроем. Те двое стали подниматься следом.

— Ну, вы, хлопчики, чего? — спросил в галстуке с пальмами.

— А мы ничего. Мы поговорить, — сказал Лешка. — Мы же свои.