Домовая любовь

Я уехала, но людей в двушке стало больше. Брат, как-принято-говорить-и-делать, привёл и поселил в нашу с ним комнату сначала Аню, потом из неё появилась Зоя. В пункте мы были приезжие, квартир от предыдущих поколений не осталось. Однушку неживой уже Аниной бабушки заняли старшая Анина сестра и её муж. Мой брат был мечтатель. Неленивый мечтатель и неленивый деятель. Мы разговаривали с ним по ночам, планировали уехать вместе в Москву. Там – не тут – учиться, работать, нерабствовать, взять ипотеку. Там – другая Москва, не тут – где я живу сегодня. Брат – единственный, с кем мне не жаль было бы делить ежедневно одно пространство. Он красивее меня, так часто бывает с мальчиками. Высокий и широкоплечий. Из-за этой привлекательности в брата влюбилась самая красивая девочка пункта, он влюбился в неё. Я уехала, он остался. Работы в пункте не находилось. Та, что была, продавалась и покупалась за деньги или добывалась через людей. С ними и деньгами моя семья плохо знакомилась. Аня – я помню – удивлялась, насколько её новые родственники расходятся с любыми заработками и связями, не знают в мизерном пункте и двадцати человек.

В первые годы брат продолжал мечтать: думал открыть кафе, фирму по установке дверей, цветочную сеть, традиционный шиномонтаж – всё недобиралось, разбивалось, потухало в начале из-за небывалости стартовых денег, связей, санэпидемсправок, спроса, интереса. Когда я приезжала, мы с братом ходили снова на реку, расчищали от битого стекла бетонную плиту, садились на свои куртки, пили пиво, и он рассказывал мне свои мечты. У меня своих не было, мне они, видимо, не за чем. Из мечты о собственном деле, заработке рождалась мечта купить отдельную большую квартиру в просторной новостройке, потом построить дом. Мать не могла разойтись с Аней на трёхметровой кухне, брат не терпел вида сначала просто-пьющего, потом просто-играющего-в-компьютер отца по вечерам и в выходные. Когда доходило до разговоров, отец всегда подчёркивал, что у него есть профессия и работа. Зоя оказалась очень шумной и деятельной, от неё уставали все, но все её сильно любили.

Год назад брат приезжал в Москву на три месяца работать на стройке. Мы виделись за всё это время два раза. Когда я его встретила на автовокзале и когда приехала к нему на обед. Какой-то особенный длинный обед. Город жался многоэтажками. Дождь капал, ветер дул, мороз обозначал себя паром из ртов. Я прошла 20 минут от нижней станции зелёной ветки по широкой ветряной трубе проспекта. Бригада строила, добавляла очередную многоэтажку. Я не чувствовала своего мокрого тела от холода, стояла ещё 20 минут, задрав голову, выглядывая брата среди оранжевых точек-людей. Его не видела, но понимала, что наверху ему ещё хуже, чем мне. Брат спустился, как из реки, мокрый, состаренный, злой. Я предложила пойти в кафе, которое нашла в гугле, по отзывам недорогое и вкусное, но брат отказался. Мы ели в столовке, запрятавшейся на втором этаже советского учрежденческого здания. Здесь обычно обедали строители. От витаминного салата пахло несвежим. Я сказала об этом брату, он ответил, что я зажралась в своей Москве, как и все, кто тут живёт, восседает в тёплых офисах, ноет, смеет уставать, считает, что 50 тысяч – маленькая зарплата. Он рассказал, что они с Аней решили завести второго ребёнка, получить материнский капитал и вложить его в ипотеку. Это была его мечта. Я не знала, где они собирались заводить второго ребёнка, где находить для этого личное, отдельное пространство. Возможно, запираться в розовой от плесени ванной, ездить на дачный участок с деревянной бытовкой, загораживать одеялами окна в подержанной «Ладе». Полгода назад, когда я приезжала в пункт, брат встретил меня на ней на вокзале и, пока вёз домой, рассказывал про местных-заплывших-взятками-чиновников, про американцев-которые-считают-что-выиграли-войну, про поборы-в-школе, про москвичей-скупающих-дома-на-реке. Я забыла на 20 секунд, что это мой брат, а поверила, что еду с обычным разочарованным в жизни русским таксистом за тридцать, подрабатывающим через яндекс-приложение в Москве, пункте, где угодно. Он тогда уже занимался извозом, и вот я тоже перестала быть его сестрой, а сделалась пассажиркой, которой он выражал своё-чужое-универсальное видение мира, перестал быть моим отдельным человеком, а слился с социологической категорией, общностью. Брат съел в тот обед мой витаминный салат. Я очень скучаю по прежнему брату, который когда-то мечтал по-особенному.