Домовой

После чудесного спасения от гангрены Митька проникся уверенностью в моей полнейшей безобидности, а его более смелая сестрица даже рискнула это проверить, заглянув посреди ночи ко мне в окно. В тот момент я порадовалась тому, что не могу перекинуться, хотя мой мирно возлежащий на печи вид их заметно разочаровал.

Зато, нагрянув как-то утром за настойкой от кашля (тот по-прежнему еще мучил ребенка), все их надежды были вознаграждены — словно заправская ведьма, я толкла в ступе травы, обложившись их всевозможными вариациями.

После этого близнецов уже было невозможно выгнать из дома — они болтали без умолку, совали носы во все щели, уронили ухват на кота, разбили последнюю банку с медвежьим жиром и остановились только, когда я вручила им по бутерброду с малиновым вареньем. На пару минут в доме воцарилась блаженная тишина.

С тех пор прошел почти месяц, а я научилась находить им работу, дабы сохранить в неприкосновенности остатки своих запасов.

— Тетя ведьма, а вы добрая ведьма или злая? — сразу за грохотом в сенях раздался хитрый голосок Ксюшки. Я мрачно отряхнула руки, достала из печи два бутерброда с жареным сыром и ответила:

— Злая.

Раздалось хихиканье, ясно дающее понять, что они в это не поверили. Затем дверь скрипнула и из сеней показался краснеющий от мороза Митькин нос.

— А можно тряпку? — он был более робким и более умильным, а потому хитрая сестрица отправляла его первым.

— Завтракали? — вздохнула я.

— Неа! — раздалось хором. Ну конечно, это же не так интересно, как сунуть любопытный нос к тете ведьме.

— Заходите уже, я сама уберу… — я сдалась, распахивая дверь в сени. На полу белела лужица молока и расколотые остатки блюдца.

Дети просочились мимо меня, тут же вцепившись в бутерброды, а я принялась за уборку, стараясь успеть раньше, чем они доедят и начнут искать новое развлечение.

— Тетя ведьма, а молоко для Барсика? — раздалось из-за дверей. Я досадливо плюхнула сырую тряпку на лужицу молока, растерла по старым доскам. Неудивительно, что домовой сюда не заходит — того и гляди под пол провалишься… Напрячь, что ли, Гришку? Но это до весны теперь.

— А я ему нового достану! — не дождавшись ответа, заявила Ксюшка и я явственно услышала, как она попыталась приподнять тяжелую крышку погреба. И последующий затем грохот.

— А, чтоб вас… — тряпка брошена, отправилась выяснять. Обошлось без жертв — просто приподнятая ненадолго крышка рухнула обратно. Но мое терпение на сегодня уже лопнуло, так что я раздала каждому по подзатыльнику и отправила лущить тыквенные семечки на чердак. Детский сад, честное слово!

Когда в обед они неохотно ушли (иначе риск получить от матери ремнем возрастал десятикратно), я наконец расслабилась. Эти утренние набеги повторялись изо дня в день: развлечений в деревне немного, а на хуторе тем более.

После обеда пришла Машка. Ревниво осмотрелась по сторонам, убедилась, что близнецов нет, и уже по-хозяйски расположилась за столом. Против ее прихода я как раз ничего не имела: у девчонки оказалась удивительная память на травы. Она слету запоминала и составы сборов и свойства трав и была куда усерднее обычных детей. Я не раз наблюдала, как она, высунув от усердия язык, толкла в ступе сбор от кашля — самый популярный этой зимой — тщательно отмеряя ровно столько, сколько я сыпала на глаз. Поначалу я еще боялась давать ей в руки пестик и это оказалось скорее вынужденной мерой — с похожими на сосиски пальцами я мало на что была способна. И обнаружила, что Ника была права. Не в том плане, что мы должны торговать, конечно — это глупость. Но талант у Машки определенно был.

Если бы она еще не отвлекалась на болтовню:

— А к нам вчера дядя Сережа приходил, — рассказывала она у меня за спиной. Я, абстрагировавшись насколько возможно, наполовину влезла в погреб, перебирая картошку. Та частью померзла, потому что я, замотавшись осенью, забыла утеплить стены. Зато куры с коровами будут счастливы — уже почти ведро набралось, и не только картошки. — Звал меня с собой, сказал, что я его «музя»… Алиса, а что такое «музя»?

— Муза, — поправила я, пытаясь вспомнить, кто такой этот «дядя Сережа» и куда он зовет мою Машку. Надо бы ему пыла-то поумерить… Испортит мне девчонку, я же ему тогда горло перегрызу… Ага, человечьими зубами. — Это человек, рядом с которым другой человек начинает делать что-то очень хорошо.

— Ага, — глубокомысленно заметила Машка и я поняла, что она уже унеслась в своих фантазиях слишком далеко.

— А почему он тебя так назвал? — я вылезла из погребла, выволокла за собой ведро с испорченными овощами и, набросив на плечи тулуп, остановилась в дверях.

— А я ему столько рассказала! — девчонка мечтательно вздохнула. — И как церковь взорвали, и про священника, и про тебя, и про бабку Настасью…