Домовой

За оставшиеся до Нового Года дни Гришка разговор об охотниках больше не поднимал. Да и не до него было, если честно — моя война с куницей вышла на новую ступень и перешла в активную стадию.

Метель, разыгравшаяся к утру следующего дня, длилась почти сутки и дала мне возможность подготовиться к обороне: злобно сетуя на невозможность обновить звериные метки, я откопала чернокорень среди своих запасов. Гадость премерзкая, но действует на убой — стоит обмазать соком из этой дряни стены, как мыши будут обходить ваш дом за двадцать километров и с наветренной стороны. На счет куниц однозначных сведений у меня не было, но и вариантов — тоже. Попробуем…

Добавив для верности полынь, я истолкла сушеные травы, провоняв весь дом, залила речной водой и поставила на плиту — томиться. Запах стал интенсивнее — горько-сладковатый душок, похожий на разлагающийся труп вышел даже за пределы моей избы, отпугнув не только грызунов, но и детей. Я, притаившись, наблюдала из окна, как они, воротя носы, сбегали с моего двора.

Пока отрава настаивалась, я в очередной раз прихватила лопату и отправилась на борьбу со снегом — прошедшая метель не оставила после себя и намека на давно проторенные тропы. Судя по звукам, все соседи тоже решили заняться физкультурой.

Уже в ранних сумерках я вышла из дома, прикрывая ладонью густую, теплую еще получившуюся коричнево-зеленую кашу и аккуратно обмазала весь сарай по периметру. Не знаю как куница, а все остальные должны позорно сбежать с поля боя.

Когда я вошла в дом, кот уже сидел там, выразительно посматривая на воцарившийся на столе бардак.

— Можно подумать кто-то это увидит… — проворчала я, но принялась за уборку. Чернокорень мне тоже не нравился — уж не знаю, из-за его противооборотничьих свойств (весьма сомнительных) или мерзкого запаха. К тому же сок из него впитался в руки, окрасив их в синевато-лиловый, который после умывания посветлел до темно-коричневого.

Занятая уборкой и одновременно — готовкой позднего ужина я на время забыла про куницу. Мороз за окном крепчал, изукрасив окна сложными узорами, не давая увидеть ни что происходит снаружи, ни изнутри. Может быть, поэтому я была так спокойна и тихо напевала себе под нос, поглядывая на дремлющего на печке кота. К зиме он отъелся, шкура лоснилась и вообще вид был довольный донельзя. Нацедив молока в блюдце, я предприняла еще одну попытку и, предупредив кота, дабы не позарился на чужое, поставила подношение в сени. Только на этот раз — подальше от чужих ног. Хотя эти дети куда угодно достанут…

Там меня и застал Гришка. Заметно вздрогнув, он шарахнулся из темных сеней обратно на крыльцо, поскользнулся и с грохотом скатился со ступеней.

— Сдурел? — поинтересовалась я, высунув нос навстречу метели.

— Ты бы отучалась уже людей пугать… — ворчливо отозвался он. — Кого караулишь? Меня чуть инфаркт не хватил, захожу, а в темноте два зеленых глаза и тень черная…

Я презрительно фыркнула. Тени, глаза… Можно подумать, встреть он настоящего вурдалака, дело бы этим и ограничилось.

— А вообще, есть от вашего брата хоть какое-нибудь средство? — когда я отпоила его горячим чаем и привела в чувство, спросил Гришка. Кромсая луковицу на разделочной доске, я пожала плечами.

— Голову отрезать — безотказное средство. Впрочем, не только для оборотня.

— Нет, — отмахнулся парень. — Я не про то. Ну, чтоб никакая тварь ко мне и на метр не подошла, есть способ?

— Если бы он был, о нас бы не рассказывали страшные сказки, — я вытерла невольно исторгнутую слезу и ссыпала лук в котелок, тут же кинувшись к умывальнику. Пока я шумно плескалась за шторкой, отмывая руки и глаза, Гришка размышлял — вслух, по-другому у него плохо получалось. И небезопасно для окружающих.

— Так не зря же говорят: «сказка — ложь, да в ней намек…»? Может, и про нечисть всякую есть правда? Вот, чеснок, например? Зажевал головку…

— И даже мать родная от тебя начнет шарахаться, — фыркнула я, вытираясь. — Тем более, чеснок это про вампиров…

— А они что? — тут же поинтересовался Гришка.

— Что? — не поняла я, переплетая косу.

— Существуют? — осторожно, словно не уверенный в том, хочет ли он получить ответ, спросил дурень.

Я вздохнула. Глянула за окно, где бушевала вьюга — было хорошо слышно, как завывает ветер, пробиваясь в сени. На деревню опустилась белая мгла. Расстроить его, на ночь глядя? Или все же не стоит?

— Никогда их не видела, — дипломатично ответила я и предложила: — Хочешь, ложись сегодня в спальне? Я все равно на печи сплю…

Конечно, он остался. Буря разыгралась не на шутку, дорогу — подобие ее, если точнее — уже давно засыпало, фонари, понятное дело, не горели, а холодина стояла такая, что, когда утром я вышла в сени набрать воды из фляги, пришлось пробить корочку льда. Молоко тоже смерзлось в ледышку, пришлось выкинуть.

Но пока не настало утро, мы лежали в соседних комнатах, слушали, как завывает ветер и радовались предательскому чувству защищенности, прячась под одеялами.

Я лежала, прислушиваясь к дыханию парня. Оно было размеренным, но не сонным.