Дон Жуан, или Жизнь Байрона

Почему, не имея средств, Байрон возил за собой всю эту свиту? Он отличался удивительной неспособностью удалять из своей жизни все, что входило в неё хотя бы случайно. Когда-то, по какому-то капризу, он завел этого камердинера, этих лошадей и собак, так это и осталось. Он был фетишистом. Его неизлечимая сентиментальность заставляла привязываться ко всему, что окружало. Джон Пигот, довольно проницательный юноша, часто наблюдал в Харрогите проявления байроновской робости. Когда им случалось обедать в общей зале в гостинице, Байрон всегда старался как можно скорее скрыться в номер. Пшют был немало удивлен, обнаружив, что его друг, слывший кутилой, питает отвращение к вину и соблюдает строгую диету. Казалось, ему доставляет удовольствие только писать стихи, ездить верхом и издали смотреть на женщин. Несмотря на несчастный эпизод с Мэри Чаворт, он по-прежнему был чувствителен к женскому обаянию. Перед Пиготом он изображал из себя человека, который сознает опасность любви, знает женщин и презирает их.

— Способ победить их, дорогой Пигот, это не любить, а игнорировать:

Брось, Пигот, не жалей о красотке своей,И зачем тебе так огорчаться!

А коль хочешь, вздыхай ты о ней, только знай,Что кокеткой нельзя любоваться.Как же быть, милый мой? Ты пойди за другой,Пусть подуется, кто же неволит?И покинь на два дня — улыбнется она,

И тогда ты целуй её вволю.

Почему не последовал он сам этому наивному и осторожному совету во времена своей любви к М. Э. Ч.?

Наконец двое друзей вернулись в Саутуэлл, и Байрон поселился у временно присмиревшей регентши. Несчастная женщина пришла в ужас от появления Байрона с двумя слугами, целой конюшней и псарней. Она не посмела ничего сказать, но с недоумением спрашивала себя, как вся эта орда будет жить? Байрон, прямой по натуре, не пытался скрыть причин этого семейного сближения. Он истратил все, что достал под проценты у ростовщиков. У него не осталось денег ни для путешествия, ни для того, чтобы вернуться в Кембридж. Единственной приманкой Саутуэлла было то, что там можно было жить, ничего не тратя. Впрочем, через несколько дней, со свойственной ему удивительной пассивностью, он примирился с Саутуэллом, окунулся в привычную обыденную рутину и чувствовал себя не хуже, чем у себя в комнате в Тринити.

В жизни его появилась новая цель — сделаться поэтом. Эту идею внушила ему Элизабет Пигот. Как-то раз она прочла ему стихи, и он сказал: «Я ведь тоже пишу» — и прочел ей посвящение Делавэру. Элизабет от всей души выразила свое восхищение. В другой раз, когда она читала Бернса, ему понравился ритм стиха, и он тотчас же написал в том же размере «Холмы Эннсли».

Где бродило беспечное детство мое.О, Эннсли холмы, вы унылы и голы,Бури мужественное торжествоБьет косматые скалы и долы.

Где приютные тени, которые мнеЧаровали часы за часами,И в улыбки её беззаботном огнеСтановился мир небесами!

Элизабет пришла в восторг от этого стихотворения, и воспоминание Байрона о его несчастной любви растрогало ее. Она была настоящим другом, подшучивала над его робостью. (Кембриджскому денди еще случалось иногда в трудную минуту шептать про себя: «Раз, два, три, четыре, пять, шесть, семь…») Элизабет своим восхищением ободряла его. Она предложила ему переписать стихи и подготовить рукопись к печати.

С этого дня и создалась любимая Байроном рутина. Он работал по ночам, ложился поздно, вставал еще позднее. Днем выходил из дому и, перейдя улицу, заходил к Элизабет, чтобы передать ей работу. Если при нем появлялись гости, робкий поэт спасался бегством через окно. Он отправлялся тогда к другому своему приятелю, преподобному отцу Бэкеру, молодому саутуэллскому священнику, рассудительному собеседнику, с которым Байрон вел длинные разговоры о вселенной и о предопределении. Бэкер старался внушить, что провидение, на которое он постоянно жаловался, щедро наделило его всяческими благами: рождение, ум, будущее богатство, а главное — талант, который возносит его над другими людьми. «Ах, дорогой Бэкер, — грустно отвечал Байрон, — если это, — он подносил палец ко лбу, — возносит меня над людьми, то это (показывая на свою ногу) ставит меня ниже всех других». Часто он приходил к Бэкеру со стихами в ответ на советы, высказанные накануне: