Донецко-Криворожская республика: расстрелянная мечта

Тяжелее пришлось харьковским юристам, которые понятия не имели, как переводить юридические термины на украинский язык. В конце апреля убеленный сединами прокурор Харьковской судебной палаты получил письмо от адъютанта украинского губернского коменданта. В письме, помимо ответа на запрос прокурора, значилось (на языке оригинала): «Крім того пан отоман прохає на перед звертатися тільки на державній мови Украинской Народной Республики, а не на мові чужеземной). Неудивительно, что в прессе сразу же появились объявления следующего содержания: «Негайно потрібний фаховець — знавець літературної української мови для навчення. Адреса: Дворянська, д. № 12. Присяжний повіренний Леонид Константинович Берман»[1085].

Примерно в те же дни харьковский представитель министерства внутренних дел УНР вновь в довольно жесткой форме потребовал от городских властей «придать всем организациям самоуправления национальный государственный характер», для чего было необходимо украинизировать все вывески на городских учреждениях, лечебницах, школах, мастерских, дорожные знаки, уличные таблички и т. д. МВД предупреждало, что «те лица, которые будут противиться этому распоряжению или задерживать его осуществление», будут привлечены к судебной ответственности. При этом понимая, что «для делопроизводства на украинском языке вначале может не найтись местных интеллигентных сил», МВД дозволяло учреждениям временно вести документацию на русском языке[1086]

.

То, как вели делопроизводство в оккупированной немцами Украине, красочно проиллюстрировал генерал Деникин: «Начальник пишет бумаги на русском языке и дает ее переводить писарю. Последний берет словарь Толпыго, подыскивает украинские слова и, не зная оборотов речи, склоняет и спрягает их по — русски… Интересно, что сношения с немцами приказано было вести только на русском или немецком языках»[1087].

Представитель Центральной Рады Довгорученко вообще приравнял отказ от украинизации к подрыву государственности. Выступая 21 апреля на заседании Харьковского уездного земства, он заявил: «Мы живем в Украинской Народной Республике и всякие враждебные выступления против Украинской державы будут строго караться. Истекающей из этого необходимостью является повсеместное введение украинского языка»[1088]

.

Трагикомедией назвал украинизацию Юга России очевидец этого процесса Сергей Штерн: «Насильственное навязывание украинского языка, малопонятного южно — русскому населению, не освоившемуся с «галицизмами» «мовы», было длительной трагикомедией. Учреждения засыпались бумагами, которые надо было переводить, среди чиновничества началось нездоровое соревнование в знании украинской мовы, шпионаж и доносительство на говорящих «по — московски»… Можно, не рискуя впасть в преувеличение, утверждать, что все разновидности украинской самостийнической власти отдали дань, и не малую, срыванию вывесок на русском языке, переименованию улиц и площадей, перекрашиванию в желто — голубой цвет почтовых ящиков и т. д. Все это делалось с ожесточением, грубо, озлобленно, благо украинские самостийники вербуют адептов преимущественно из малокультурных рядов сельской полуинтеллигенции, а прозелиты и мелкие карьеристы строили на «кацапофобии» свое личное благополучие»[1089].

На территории, которая внезапно для себя весной 1918 года стала Украиной, с первых же дней украинизации появилась новая отрасль заработка — переводы с русского на украинский язык. В Харькове, на Пушкинской, 34, где начала издаваться украиноязычная газета «Рух», сразу же открылось бюро переводов. На Екатеринославской, 18 открылись платные курсы украинского языка (плата была немалой — до 75 рублей в месяц). Причем подрабатывать в них не гнушался и упомянутый выше глава Харьковского учительского округа. Стали появляться объявления такого типа: «В Пораіонний Комітет потрібен з доброю освітою, добре володіючий українською мовою, а також знайомий с зализничними депешами перекладчик»[1090]

.

Изредка стала появляться и реклама на украинском языке (правда, это было абсолютным исключением). Чуть ли не первую рекламу в Харькове издал стоматолог А. Шлеменсон — Милитарев. Правда, язык, на котором публиковалась реклама, украинским можно назвать с большой натяжкой: «Зубовий лікарь А. М. Шлеменсон — Милітарів. Приймає хворих на зуби і рот, лікування і виривання. Зуби вставляю штучні, злоті, фарфорові коронки. Служащим знишка (скідка)»[1091]

. Как видим, некоторые слова в рекламе приходилось пояснять — ну откуда харьковцы могли до этого знать, что такое «знишка»? Да и сами украиноязычные газеты, выходившие в Харькове, вынуждены были часть украинских слов пояснять в скобках. К примеру, слово «квітень» в шапке газет обязательно сопровождали пояснением — «апрель». Иначе могла бы возникнуть путаница.

Одно из первых рекламных объявлений на украинском языке в Харькове