Донецко-Криворожская республика: расстрелянная мечта

При этом Временное правительство допускало возможность расширения границ «автономной» Украины на другие губернии или их части «в случае, если созданные в этих губерниях… земские учреждения выскажутся за желательность такого расширения»[274]. В данном пассаже впервые в официальном документе выражается намерение при определении будущих границ Украины хоть как — то учесть мнение общественности «спорных» регионов. В то же время Милюков утверждает, что указанием лишь на земские органы, ориентированные на деревню, дискриминировались представители русской и иных национальностей данных регионов: «Хотя неупоминание о городских органах самоуправления и ставило неукраинцев в невыгодное положение при этом «плебисците», все же это было лучше, чем решение вопроса при помощи одних только «общественных организаций», вроде тех национально — украинских, о которых говорил первый универсал»

[275].

Украинские же деятели категорически не хотели ничего слышать об общественном мнении, выдавая позицию своих общественных организаций за таковое. Винниченко веселился, вспоминая переговоры с экспертами Временного правительства о границах Украины: «Вымеряя территорию будущей автономии Украины, они коснулись Черного моря, Одессы, Донецкого района, Екатеринославщины, Херсонщины, Харьковщины. И тут от одной мысли, от одного представления, что донецкий и херсонский уголь, что екатеринославское железо, что харьковская индустрия отнимется у них, они до того заволновались, что забыли о своей профессорской мантии, о своей науке, о высоком Учредительном собрании, начали размахивать руками, распоясались и проявили всю суть своего русского гладкого, жадного национализма. О, нет, в таком размере они ни за что не могли признать автономии. Киевщину, Полтавщину, Подолье, ну пусть еще Волынь, ну пусть уже и Черниговщину, это они могли бы еще признать украинскими. Но Одесса с Черным морем, с портом, с путем к знаменитым Дарданеллам, к Европе? Но Харьковщина, Таврия, Екатеринославщина, Херсонщина? Да какие ж они украинские? Это — Новороссия, а не Малороссия, не Украина. Там и население в большинстве своем не украинское, это, одним словом, русский край».

Винниченко весело рассказывает о том, как украинской делегации пришлось долго пояснять русским профессорам суть понятия «автономия»: «Автономная часть определенного государственного целого не лишала какую — то другую автономную часть (Великороссию) или все целое (Россию) возможностью пользоваться… путями, портами, морями этой части»[276]. Это веселье Винниченко выглядит довольно парадоксальным с учетом того, что события описывались им уже в 1920 г., то есть спустя два — три года после того, как в результате действий той же Центральной Рады и лично Винниченко «автономия» преобразовалась в «самостийность». То есть на момент написания мемуаров уже было понятно, что опасения петербургских профессоров были на самом деле небеспочвенными.

Милюков в своих мемуарах довольно красноречиво доказывал тот факт, что Центральная Рада не отражала мнение даже жителей города Киева, в котором она пользовалась большей поддержкой, чем в глубинке: «В конце июля выборы в Киевскую городскую Думу наглядно показали, что даже в самом Киеве собственно украинское движение опирается лишь на одну пятую (20 %) избирателей. Список русских избирателей (В. В. Шульгин) собрал 15 % и список к. — д. [кадетов. — Авт.] 9 %; таким образом, два эти списка вместе уже превышали по числу избирателей список украинский… Состав Генеральной Рады совершенно не соответствовал составу избирателей. Ее украинское большинство было небольшим меньшинством в городе, а ее неукраинское меньшинство представляло почти половину населения (46 %). «Буржуазная» же четверть населения («русские» и к. — д.) вовсе не были там представлены. Это, конечно, не могло не ослабить значения Рады как местного представительства»[277].

Самое интересное, что большевики поначалу поддерживали Раду, преимущественно состоявшую из социалистов, и даже сотрудничали с нею на разных уровнях. Всем, например, известно, что Первый Универсал был радостно поддержан Лениным. Но на местах некоторые организации шли дальше Ленина: газета полтавских большевиков «Молот» «горячо приветствовала Третий Универсал и, сравнивая его с ленинскими декретами, не находила в них принципиальных разногласий». Действительно, социал — популистские лозунги Рады и РСДРП(б) во многом совпадали. Неслучайно лидер киевских большевиков г-н Пятаков даже вошел в состав Малой Рады и в один из ее органов — «краевой комитет по охране революции»[278]

.

Даже в Луганске, где большевики к осени уже были властью, они признавали: «До 17 ноября мы работали с украинцами вместе». В некоторых городах большевики обсуждали возможность создания предвыборных блоков с украинскими партиями. Впрочем, как и с другими национальными: к примеру, большевики Чернигова в июле 1917 г. вели переговоры с еврейской «Поалей цион», а большевики Одессы — с еврейским Бундом[279].