Донор

Подружка Гиви, здоровенная дворняга по имени Люси прожила в лаборатории неделю после операции по пересадке почки --> на [Author:D] консервированной фторуглеродной эмульсии. Эту эмульсию, называемую искусственной или "голубой" кровью, или "кумысом", в лабораторию доставляли обычными рейсами Аэрофлота из Москвы. Готовили искусственную кровь в Пущино, в Институте биофизики Академии Наук СССР, с которым сотрудничала лаборатория.

Самые первые эксперименты по фторуглеродам были проделаны в лаборатории по просьбе Филиппа Белозерского, только что из Московского хирургического института перебравшегося в институт биофизики в Пущино.

Люси охотно демонстрировала чудеса чужой почки, пересаженной на шею ее собственные почки были удалены. Кто-то научил ее поднимать заднюю ногу и задирать голову кверху, чтобы всем были видна струйка мочи, стекающая по катетеру, введенному в мочеточник на шее.

Мы с Филиппом, трансформировавшимся в Филимона, полные радужных надежд, цацкались с Люси, как с писаной торбой. Я совал ей в рот грузинские сосиски с перцем и горчицей, которые она очень любила, и, бегая по операционной, выкрикивал:

- Глобаловка! Глобаловка, наконец-то! Вот он, результат, документированный видеокамерой, протоколами, анализами и прочей ерундой!

Филимон, не менее возбужденный, сам таскал кровь и мочу Люси в биохимическую лабораторию на пятом этаже и цыкал на меня, подчеркивая свою руководящую роль в проекте:

- Не суйте ей колбасу с перцем, БД! Вы же знаете: почечникам требуется строгая бессолевая диета!

- Не дурите, к-коллега! - Весело отвечал я. - Это собака. С-сука, чтоб вам было п-понятнее. Она ест все...

Люcи чувствовала себя удивительно бодрой на третьи сутки после операции, что лучше всяких анализов свидетельствовало о приличном состоянии пересаженной почки. Я разрешил ей гулять по лаборатории, и она сопровождала Филимона, продолжавшего с кучей пробирок бегать по этажам.

- Как вы думаете, БД, - искренне радовался Филипп, - почему эта дура так привязалась ко мне?

- Мне к-кажется, коллега, вы проявляете излишний оптимизм, - надувал я щеки.

- Что вы хотите этим сказать? - Недоумевал Филимон. - Смотрите: она не отходит от меня ни на шаг, совершенно не обращая на вас внимания.

- К-когда стрела не попадает в цель, стреляющий винит в этом себя, а не другого. Так поступает и мудрец... К-конфуций... Боюсь вас обидеть, но мне с-сдается, что лично вы Люси по барабану, - улыбнулся я. - Ее заботят результаты анализов, которые вы таскаете по этажам...

Мы дурачились, радуясь успеху, а Люси, демонстрируя выучку, удачно подвывала армстронговским синглам, постоянно звучащим в лабораториии, но больше всего любила кататься в лифте, нажимая лапой кнопку пуска, а когда лифт трогался, заходилась радостным лаем, перемещавшимся с этажа на этаж.

Лабораторная публика, понимая, что удачный эксперимент выполнен их руками и умением, и не желая отставать от меня с Филимона, притащила бутыль с вином и закуску, и прямо на ночном операционном столе покатились тосты за Люси, ее почку, за то, чтобы не тромбировались анастомозы, не росли мочевина и креатинин в крови. К сожалению, дура Люси скоро загнулась, сорвав ночью защитный чехол на шее и выдрав лапами почку из-под кожи, и эксперимент был вычеркнут из списка успешных....

Жил в лаборатории баран-меломан по имени Евстигней. Когда после имплантации искусственного желудочка Евстигней с работающей соковыжималкой встал на ноги в специальной клетке, публика ахнула, увидев под коротким хвостом невообразимых размеров мошонку с яичками, похожими на теннисные мячи. Жареные бараньи яйца у грузин считаются деликатесом, и Горелику стоило больших усилий отгонять от Евстигнея лабораторных гурманов, постоянно норовивших кастрировать его.

Я знал, что Евстигней обречен. Ночью кто-то из дежурных хирургов, введя новокаин, вскрыл мошонку, удалил яички и аккуратно зашил рану.

- Баран даже не заметил этого, - искренне уверял меня утром Пол. - И зачем, вообще, Евстигнею яйца?

- Разве никто не п-помнит, как занимался любовью Гиви после операции? Я долго скандалил. К счастью, Евстигней выжил после отключения искусственного желудочка и благополучно вернулся в виварий. Через полгода я распорядился, чтоб его пустили на прокорм лабораторным собакам, которых стало нечем кормить из-за тотальной грузинской свободы.

Евстигней так развил свой музыкальный слух, слушая магнитофонные записи, звучащие днем и ночью во всех помещениях лаборатории, что начал требовать, чтобы публика учитывала и его музыкальные вкусы. Он заходился в экстазе, мечтательно закрывал глаза, привередливо постукивая копытом, и почти вдвое увеличивал кровоток через соковыжималку, когда лаборантки включали его любимую "Summertime" в исполнении The Modern Jazz Quartet. Пол уверял меня, что музыкальные успехи Евстигнея - результат своевременной экстирпации яичек и настаивал на поголовной кастрации экспериментальных животных прямо на операционном столе, предлагая возложить контроль за этой процедурой на Горелика.