Дополнение к «Упразднению работы»

В результате возник классовый конфликт между рабочими и представителями их класса, что именно и предсказывали анархисты вроде Бакунина, если к власти придёт социалистическое правительство. Рабочие сопротивлялись работе теми же способами, что и всегда: прогулами, саботажем, воровством, замедлением работы, отказом от сверхурочной работы, несанкционированным отпуском, односторонним сокращением рабочей недели и даже забастовкой. Боссы – как ещё их можно назвать? – отвечали так, как это всегда делают начальники: увещеваниями, угрозами, увольнениями, отправкой своих агентов расследовать подозрительные случаи фальсификации, штрафами и уголовным преследованием.128

Однако были и новые реакции, вероятно, вдохновлённые советским примером. Министр юстиции НКТ в центральном правительстве Гарсия Оливер – видный боевик из анархистской авангардной организации Федерации анархистов Иберии – учредил трудовые лагеря (даже их сторонники иногда называли их концентрационными) в качестве пенитенциарных учреждений: «крайнее, но логичное, выражение испанского анархо-синдикализма».129 Охранники были завербованы из НКТ.

Книга Сейдмана вышла в 1991 году.130 Я изредка упоминал её. Возможно, мне следовало бы написать на неё рецензию, потому что, насколько я знаю, ни один анархист или левак этого не сделал. Но, как люфтменш,131

я не могу выполнять всю тяжёлую работу. Я и так уже слишком много делаю. В данном случае я выдвигаю испанский пример как высшую драматизацию того факта, что трудовая этика предназначена для начальства, а не для рабочих.

Одна вещь никогда не менялась: «необходимость поддерживать бедных удовлетворёнными, что привела богатых за тысячи лет к проповедованию достойности работы, в то время как сами они позаботились остаться в этом отношении недостойными» (Бертран Рассел).132 Как выразился Уильям Моррис в 1884 году, «догматом современной морали стало утверждение, что всякий труд хорош сам по себе. Это удобная мораль тех, кто живёт трудом других».133

Первоначальная теория Макса Вебера о протестантизме и капитализме не касалась трудовой этики рабочих. Речь шла о трудовой этике торговцев. Сомнительно, чтобы какая-либо трудовая этика когда-либо и где-либо доминировала в сознании большинства рабочих.134 Большинство рабочих не настолько глупы, как иногда их воображают интеллектуалы. И большинство интеллектуалов не так умны, как они думают. По словам историка труда Герберта Гутмана: «во все времена в американской истории – когда страна была ещё доиндустриальным обществом, когда она была индустриализирована, и после того, как она стала ведущей индустриальной страной мира – самые разные американцы, некоторые из них были более выдающимися и влиятельными, чем другие, своими мыслями и поведением, дали понять, что протестантская трудовая этика не глубоко укоренилась в социальной структуре нации».135

Другим научным интересом Гутмана была афро-американская история. Не слишком удивительно, что он нашёл доказательства того, что рабы, хотя они почти все были благочестивыми протестантами, не поддерживали протестантскую трудовую этику.136

Я в значительной степени согласен с этим суждением: «Когда мы смотрим на ситуацию с той самой исторической точки зрения, которая якобы породила её, объяснения в терминах протестантской этики оказываются не более чем изобретением социальной науки ХХ века с необоснованными претензиями на древнее происхождение».137 Вебер приводит мало свидетельств, и слишком многое в них состоит из безвкусных, авантюрных сентенций из «Альманаха Бедного Ричарда». Его автор, честолюбивый Бенджамин Франклин, не был кальвинистом и, вероятно, не был христианином. Он был совершенно современным человеком: возможно, первым.

Протестантское христианство сделало одну вещь: оно лишило веселья воскресенье, день отдыха. Оно, конечно, предписывало воздерживаться от работы, но также и от игры, предписывая слушать длинные проповеди. Даже работа может быть, как заметил Ницше, более приятным использованием времени: «трудолюбивым расам очень тяжело переносить праздность: то был мастерский трюк английского инстинкта – сделать воскресенье до такой степени священным и скучным, чтобы англичанин незаметно для себя снова начал сладострастно помышлять о своих будних и рабочих днях».138 Но англичане не всегда были такими. Их к этому приучили, отчасти, возможно, благодаря религии, но главным образом благодаря самой производственной дисциплине.