Дорга, ведущая к храму, обстреливается ежедневно

«Грузинские источники» упорно твердят: абхазы — мусульмане. Ведь так удобно внушать невежественному мировому сообществу: мол, грузины-христиане сражаются с исламской угрозой, передовым отрядом международного терроризма. Еще заманчивей объяснить порыв северокавказских добровольцев пресловутым «исламским фактором». Огорчительней всего, что этот бессовестный расчет оправдывается: и в Москве, и в Нью-Йорке невежд достаточно, многие верят.

На самом деле абхазов-мусульман от силы процентов двадцать — потомки насильно обращенных во времена турецкого завоевания, в XVII–XVIII веках. Впрочем, и это не мусульмане, а одно название, достаточно сказать, что на территории Абхазии нет ни единой мечети. Только летом девяносто третьего в Гудауте, по просьбе северокавказских добровольцев-мусульман, выделили им под молитвенный дом помещение Дома культуры.

Трудно понять, почему в последние годы в мире повелось определять уровень цивилизованности народа временем принятия им христианства. По крайней мере, абхазский приоритет в этом вопросе довольно болезненная вещь для грузин, вера которых вообще отличается некоторой декоративностью и демонстративностью. Руслан Барцыц, смеясь, рассказал еще довоенную историю — один из сторожей его заповедника, дабы не ударить в грязь лицом, торжественно объявил: «Пусть вы христиане и с четвертого века, зато мы, грузины, — христиане с пятого века до нашей эры!».

Но самое главное: все абхазы — и православные, и мусульмане — сохранили в душе уголок и для родной, местной веры. Невероятно, но обитатели этой седой земли сумели сберечь до наших дней действующие древние святилища, уникальные праздники и самобытные традиции. А главное, несмотря на такое многоцветье, в Абхазии царит удивительная по нынешним временам, поистине античная веротерпимость.

Впрочем, «терпимость» — неточное слово, скорее это глубокое уважение к Вере ближнего, готовность признать и воспринять все святое и лучшее. На православную Пасху нас пригласили в абхазский дом, где за праздничным столом сидели родственники и соседи: русские, абхазы, армяне, еврей, грузинка и украинка. Так повелось испокон веков — древнее предание гласит, что старший из абхазских языческих Богов, Анцва, узнав о пришествии Иисуса Христа, решил: «Что ж, достойный Бог, добро пожаловать к нам в семью, братом будет».

* * *

В Абхазии досадуют, когда события, начавшиеся 14 августа прошлого года, называют «грузино-абхазским конфликтом»: «Какой конфликт, если это самая настоящая война!». Председатель Комиссии по делам военнопленных и защите прав гражданского населения республики, мой августовский боевой товарищ Беслан Кобахия объясняет, что дело не в «несолидности» определения: придание происходящим событиям статуса войны повлечет за собой и признание пленных солдат обеих армий военнопленными, что сделает возможным официальное применение международных гуманитарных конвенций. Пока же все договоренности держатся, как говорится, на честном слове.

По словам Беслана, бывало, что в ходе обмена пленными, получив своих бойцов целыми и невредимыми, грузинская сторона отдавала трупы, в том числе и со следами издевательств — отрезанные уши, гениталии. Документально подтвержден результатами экспертизы факт, когда в обмен на живых солдат абхазская сторона получила еще теплые трупы.

Перед этим нам рассказывали, что в Очамчирском районе, где идет ожесточенная партизанская война, случалось, что, обнаружив в процессе обмена у своего солдата увечья, абхазские партизаны тут же причиняли аналогичные повреждения грузинскому пленному. Жестокий метод, но после его применения противник резко улучшил обращение с военнопленными. Впрочем, — что подтвердил присутствующий при нашем разговоре представитель аналогичной Комиссии правительства Республики Грузия тбилисский студент-филолог Малхаз Топурия — такие факты единичны и осуждаются самими же абхазами.

Что же касается пленных, захваченных в ходе боевых действий на Гумистинском фронте, то их обмен происходит на уровне правительственных комиссий. При этом в более выгодном положении оказываются грузинские солдаты, поскольку в абхазской армии сведения о захваченных пленных и сами пленные поступают «наверх» незамедлительно. В армии Грузии контроль руководства над подразделениями несравненно более слабый, что и обуславливает большое количество «пропавших без вести» абхазских солдат.

— По прогнозам военных специалистов, — говорит Беслан, — после мартовского наступления в плену должно было оказаться около 50 человек. Однако до сих пор ни одного официального подтверждения от грузинской стороны о наличии у них военнопленных нет. Между тем, по моим неофициальным данным, наши пленные содержатся непосредственно в батальонах, ротах, а сведения о них просто не дошли до командования грузинской армии.

— Я не уверен, что эти пленные существуют, — возражает Малхаз Топурия, — слишком жестокие были бои. Но, если они есть, я тоже допускаю такой вариант: это делается с целью прямого обмена — на случай, если в плен попадет человек из их подразделения.