Дорога для двоих

В одну сумку он быстро покидал всякую мелочовку для поездок, в другую, большую, — бутылки коньяка и коробки конфет, которые в изобилии дарили на работе. В эту же сумку посадил Кузьму де Монте-Кристо, который явно обрадовался предстоящей дороге. Торопясь, вышел из квартиры. Поехал на лифте, по лестнице спускаться не стал, как обычно делал. Постарел, сгорбился вдруг.

Заглянул в жаркий, натопленный закут консьержки, которую все звали Халой за высокую, старорежимную прическу. Консьержка, увидев Полынина, расплылась в улыбке, — неровно дышала она к гламурному юристу в расцвете сил. Поздравил Халу с Новым годом, положил коробку конфет, вяло пожелал всего, чего можно.

— Спасибо, спасибо, Петр Иванович, — пропела Хала, — и вам всего, всего в Новом… А что это с вами? Выглядите плохо как, не приболели?

— Да нет, здоров, здоров… — Полынин улыбнулся криво, вымученно.

— Ну и хорошо, к друзьям, наверное? И Кузю прихватили…

— Да, к друзьям, — ответил Полынин. — Я пойду, ехать далеко.

На выходе раздал охранникам коньяк, спустился в гараж к своей «Ауди-копейке», — знал, что смеются над ним за то, что ездит на такой ущербной для весьма известного юриста машине, но было наплевать. Он посадил Кузьму де Монте-Кристо на заднее сиденье, сел за руль. Выехал из гаража. Через пятнадцать минут он пересёк кольцевую и втопил газ. До Нового года оставался час с небольшим.

Лиза закуталась в платок, немного знобило. Было не по себе. Думала о том, что до завтра письма от Пети не получит, обещал написать только днём. Мать ушла встречать Новый год к подруге, телевизор по всем каналам верещал попсой, во дворе уже бухали петарды. Всё было не слава богу, идти никуда не хотелось, хотя и приглашали. Не хотелось и дома одной.

«Ну чего мне не хватает?» — пыталась она урезонить себя, хотя знала, чего именно.

Включила концерт Рахманинова, но слушать было тяжело. За окном дымная темнота вспыхивала разноцветными туманами. Лиза неприкаянно бродила по комнате, присела на диван, подошла к компьютеру, потыкала пальцем в клавиатуру. На экране отразился Дед Мороз в дурацком, похожем на ночную вазу с кисточкой колпаке. Он подмигивал и звал за собой в снежное поле с коттеджным поселком вдалеке. Лиза вздохнула, нажала на клавишу, и вместо Деда Мороза на экран наплыла фотография Полынина.

«Петя, Петя, — снова вздохнула Лиза. — Что я пропустила, что сделала не так? Спешить нельзя, не спешить тоже нельзя, — пройдет всё, как и не было…»

Она еще раз с тоской оглядела знакомую с детства комнату — жухлые обои, желтовато-белый потолок с грязными потёками в углу, старенькое пианино, кружевные салфеточки, фигурки слоников и лягушек, — сколько она ругала мать, питавшую к подобным штучкам почти нежность, — старые ноты, сваленные в углу. В нотную гору юркнул таракан.

«Вот сволочь, — подумала Лиза. — Ничем вас не выведешь. Интересно, а у Пети есть тараканы? Вряд ли».

И вдруг, совсем неожиданно для себя, она подошла к зеркалу, собрала волосы в хвост. Открыла шкаф, стала переодеваться. Натянула джинсы, отбросила одну кофточку, другую, выбрала ярко-красную, обтягивающую, ещё две бросила в сумку. В сумку же полетела косметичка, флакон парфюма, другая женская мелочовка. Подняла собранную сумку, оглянулась.

«Да, надо заканчивать с этим. Если гора не идет…Что за жизнь такая…» — подумала она.

Бегом спустилась вниз, завела машину, замерзая, очистила её от снега и противной наледи. Окончательно согрелась, только выехав на шоссе в сторону Москвы. Снег шёл и шёл…

…Они ехали навстречу друг другу и не знали, что в пришедшем молодом году на мгновение окажутся совсем рядом в неподдающейся исчислению точке пространства, но души их не зацепятся. Потому что едут они по встречным полосам, сплошная линия разделяет их…

Полынин въехал в Мичуринск около семи утра. Город спал, снегопад прекратился, только черные пятна от петард, присыпанные свежим снегом, обозначали места праздничных бесчинств, когда все сходят с ума и всем всё можно. По навигатору Полынин быстро нашел Лизин дом, хрущёвскую пятиэтажку. Он заглушил двигатель и закурил. Кузьма де Монте-Кристо проснулся, посмотрел в окно, чихнул и снова заснул, свернувшись. «Вот сейчас это и случится, — думал Полынин, — вот сейчас произойдет, но ведь это должно было произойти несколько лет назад, но я боялся. Боялся увидеть её глаза, ведь тогда пришлось бы говорить правду, значит, я боялся правды? Но мне нечего скрывать, и незачем врать, тогда что же?.. А, вот… Сеть не часть жизни, она — другая жизнь, которая ещё более театр, в котором мы ещё более актеры. И роли наши — части душ наших, одна роль удачная, другая так себе. Лиза полюбила „удачную“, а о роли „так себе“ и не ведает. Вот чего вы боялись, мэтр, вот чего».