Дорога к храму

Проводив ее взглядом, он продолжал сидеть, откинувшись на тёплые доски сарая, и ожидал того счастливого момента, когда, наконец, загорит внутри огонёк, согревая кровь; погонит её по телу горячей волной, и развеселится, наконец, душа: отлетят прочь тревоги-печали….

Вдруг он почувствовал чьё-то присутствие, подумал: «Не Иван ли вернулся?» Нехотя приоткрыл глаза и… поперхнулся от ужаса: рядом с ним сидел лохматый – тот из бани. Закинув лапы за рогатую голову, он жмурился на заходящее солнышко, и казалось не обращал на соседа никакого внимания. Федот, увидев хвост, копыта и отвратительное свиное рыло, стал заваливаться на бок, теряя сознание.

– Да не робей ты, – сказал лохматый, – просто не привык ещё ко мне, вот и боишься, а пообщаемся немного – привыкнешь! Вообще – то, мы с тобой давно знакомы, только не время было мне объявляться, а вот сейчас, – в самый раз!.. Да не робей, говорю! – придержал Федота, который никак не мог прийти в себя, и всё норовил свалиться на бок, – ведь ничего с тобой не случилось в прошлый раз, даже гонялся за мной с поленом! – посмеивалось чудище.

«И правда ничего», – подумал Федот, отодвигаясь чуть в сторону; от того, как и в прошлый раз сильно разило серой.

– И к запаху привыкнешь, – читая его мысли, сказал лохматый, – ты только не пугайся: я не один пришёл, с приятелем.

– Да не пугаюсь я совсем, – хмель придал ему смелости.

Лохматый издал неприятный свист, и перед ними появился ещё один с хвостом, похожий на первого. Федот ошалело смотрел на происходящее: «Неужели схожу с ума?» – подумал, щипая себя за ухо; было больно, а значит, – не сон, всё происходило наяву.

– Наяву-наяву, – сказал первый лохматый, и обращаясь ко второму, спросил:

– Ну что, как дела?

– Всё сделано в лучшем виде, сейчас принесёт, – расплылся тот в противной улыбке.

В дыру забора, радостно скалясь, протискивался Ванька с двумя бутылками пойла: «Вот, достал!»

Федот взял у него бутылку, налил в стакан, протянул первому, тот залпом опрокинул содержимое в пасть, радостно подмигнул: «Хороша, зараза!»

Налив опять, Федот спросил у первого:

– А «друган» твой тоже будет? – вопросительно глянул на второго. У того, как у пса с языка капала слюна, он заворожённо смотрел на стакан.

– Сам ты пёс, – прочитав его мысли, обращаясь к Федоту, сказал второй, опрокидывая стакан себе в глотку.

– Ты это сейчас с кем разговариваешь? – с подозрением глядя на друга, спросил Иван. Тот с недоумением посмотрел на него, не понимая о чём его спрашивают.

«Он же их не видит!» – наконец дошло до него.

– Да это я так… сам с собой, – буркнул в ответ, протягивая ему стакан.

– Наш парень! – хлопнул Федота по плечу второй. Первый, обращаясь к Федоту, сказал:

– Ну, не будет выпить, – напряги извилины, вспомни обо мне, – я и прибегу, помогу, выручу с выпивкой!

После этого они оба исчезли, как бы растворившись в воздухе.

* * *

Прошло несколько дней. Много раз Федот пытался воссоздать в памяти встречу с бесами, но почему-то казалось, что всё это ему только приснилось. Наконец, вспомнил, как ему показалось важное: «Напряги свои извилины, вспомни обо мне, – я и прибегу!»

Он сидел на своём месте за сараем и громко ругал лохматого за то, что толком не объяснил, как его вызывать.

Валентина, услышав голос мужа, кинулась к нему: «Опять с Ванькой горькую хлещут!» Но Федот был один; у неё сердце оборвалось: «Всё! Похоже, у мужика «крыша» поехала…», метнулась к нему:

– Федот! Миленький, родненький!» – прижимала его голову к себе, но он всё звал и звал кого-то, не обращая внимания на жену. Чтобы привести его в себя, Валентина стала наотмашь хлестать мужа по небритым щекам. Наконец, он как бы очнувшись, ошалело глянул на неё, и с криком кинулся на супругу. Ему снова почудился запах серы и показалось, что его бьет «тот», – лохматый. Валентине с трудом удалось вырваться, а иначе он бы её прибил. Федот продолжал буйствовать, круша всё, что попадало под руку. В голове его метались мысли, что он сам себе хозяин и, как она посмела «воспитывать его», и пусть все знают, что он не позволит бабе командовать собой! Перед глазами то и дело мелькала смеющаяся физиономия лохматого, который Федота усердно подзадоривал: «Давай – давай! Круши все! Хватай вот эту жердину, – и по окнам, по окнам!»

Через час несколько мужиков кое-как завалили его, связали, но и связанный он долго еще продолжал биться и орать. Под утро, обессилив, наконец, затих. Валентина, не спавшая всю эту ночь, отпросилась у бригадира с работы, который, зная её проблемы с мужем, не стал задерживать, отпустил, хотя работы на ферме было полно.