Дорога к свободе. Беседы с Кахой Бендукидзе

Второе. Если я буду нужен в качестве члена правительства или в каком-то другом политическом качестве, я всегда готов. Я не стесняюсь, я не считаю, что идти в политику – это грязь, мразь и так далее. Поэтому я готов. Другое дело, что вы знаете мою концепцию, что жизнь есть борьба.

АК: И люди в ней актеры…

ВФ: И люди в ней солдаты.

КБ: И люди в ней стреляют. Для этой борьбы нужно иметь оружие. Просто так вернуться на какую-нибудь церемониальную декоративную должность – неинтересно. Если возвращаться в политику, то чтобы принимать решения. А если у меня не будет возможности принимать решения, то я просто продолжу свою гражданскую жизнь, которой я был очень доволен.

Я не рассказывал историю про свой кабинет? Почему я злой-то? Я по многим причинам злой, но есть и такая эмоциональная причина, пусть и совершенно ничтожная. У меня есть такой принцип: сначала нужно обустроить все, а потом делать свой кабинет. И когда я завершил обустройство кампуса в Дигоми, то подумал, что надо сделать кабинет. Архитекторы начертили план, сидим, смотрим, и наш сотрудник спрашивает: «А пол какой будем делать?» «Ну какой-нибудь мягкий пол постелем», – отвечаю. А он: «Нет, ну это же ваш последний кабинет. У вас же другого не будет уже».

(Кох хохочет.)

КБ: «Давайте по-людски сделаем – дубовый паркет». Я подумал: действительно, какой еще у меня должен быть кабинет. Я руковожу университетом – ну куда дальше. И я злой очень, потому что они разрушили мое представление о том, чем я буду заниматься в старости.

ВФ: Наоборот – вам подарили еще один шанс состояться на новом поприще.

КБ: Чтоб ты жил в интересное время.

ВФ: Смотрите, вы же сейчас оба в такой ситуации.

АК: Я бы хотел добавить, что объективно оцениваю свой потенциал. Мой имидж, который был создан усилиями многих, откровенно говоря, дает мне основания считать, что у меня нет никакого политического потенциала.

ВФ: Так у Кахи тоже с имиджем проблемы. Он, по слухам, затопил Тбилиси…

АК: За свой имидж пусть он отвечает, а я за свой отвечаю. Поэтому я и говорю, что можно, конечно, рассуждать, как было бы хорошо стать президентом Путиным, но я отдаю себе отчет в том, что у меня нет никакой возможности это сделать. Поэтому когда вы спрашиваете, готов ли я вернуться во власть… А ждет ли меня кто-то?

ВФ: Не обязательно во власть. Можно вернуться к работе по реформам.

АК:

 А что это такое?

ВФ: Помощь новому поколению реформаторов…

АК: Дайте реформатора, чтобы ему помочь. Где этот реформатор?

ВФ: На самом деле, интересная вещь получается. Ведь и в России, и в Грузии – хотя Сонин считает, что, конечно, в России нужно срочно сделать дерегулирование по грузинскому образцу, – вопрос упирается не в экономику, а в политическую реформу. Как сделать так, чтобы что одна страна, что другая стала устойчивой демократией, где власть сменяется.

АК: Как я понимаю, главная проблема России сейчас состоит в том, что та доля дохода, которая должна быть направлена на реинвестирование, не реинвестируется, а утилизируется. Вот поэтому и нет ни роста, ни инвестиций.

ВФ: Но это не главная проблема, это следствие главной проблемы.

АК: В экономике это главная проблема. А она – следствие существенного недоверия к власти, которая пятнадцать лет упорно доказывала, что ей доверять нельзя. Поэтому, что ты собираешься реформировать?

ВФ: Нужно реформировать власть.

АК: А власть не хочет реформироваться.

ВФ: По сути, что там, что там речь идет о политической трансформации.

КБ: Разница в том, что в России уже очевидно, что выборы ку-ку, а в Грузии пока есть иллюзия у многих, что выборы не ку-ку, а еще состоятся.

АК: Ужо мы покажем.

КБ: Да, ужо мы покажем, что негоже нас обманывать.

ВФ: Как в России в 2003-м.

КБ: Такая вот разница. Отставание на несколько лет. Когда в России стало понятно, что выборы ку-ку?

АК:

 Мне после 2003-го, когда нас прокатили на выборах совершенно грязно.

ВФ: Сурков тогда сказал: всем спасибо, все свободны.

АК: Сурков до конца нас «лечил», что мы преодолели пятипроцентный барьер.

ВФ: После того как выборы закончились, он высказался в том духе, что силы, которые не прошли, внесли свой вклад в строительство России, но больше, видимо, не нужны.

АК: Сурков уже к тому времени сам был не свободный человек. Я же с ним разговаривал на следующий день после ареста Миши.

КБ: И что?

АК: Он, как лев, дрался, чтобы Ходорковского не арестовали. Естественно.

ВФ: На словах дрался, как лев, – или по-настоящему?