Дорога китов

Несколько раз меня стягивали с девушки, когда ей требовалось стряпать, а однажды меня ударил Скапти. Его небрежный удар отбросил меня на трех-четырех мужчин, разбросав их игрушки, а пока я лежал, вращая глазами, явился Эйнар и принялся раздавать удары налево-направо, словно по своре рычащих собак.

У него, конечно, был свой собственный закут, отгороженный в задней части. Там с ним сидели Иллуги, мой отец и Вальгард Скафхогг и строили планы. Иногда Скапти и Кетиль Ворона присоединялись к ним.

В конце концов все решили, что етьбой я доведу себя до ранней могилы, и меня против моей воли стали держать подальше от женщин. Никто, кроме Ульф-Агара, не возражал против того, чтобы безбородый мальчишка оказался не у дел.

По мере того как год перемалывался, интерес ко всему таял. Дотянуть бы до тепла - вот о чем все мечтали: бесконечный леденящий дождь и снег, серо-желтый лед, растущий повсюду, кашель, слезящиеся глаза, понос - для всех это стало испытанием на выживание.

Для всех, за исключением Эйнара, который, стараясь не обращать внимания на сонливость и на поносы, строил планы - как пахарь, толкающий плуг по каменистому полю.

Загадка ларца святого, видно, никак ему не давалась. Никто ничего не знал наверняка, поскольку Эйнар никогда и никому не показывал его содержимое. Зато он затаскивал в свой закут любого торговца, застрявшего здесь, и вел с ними долгие напряженные разговоры.

Однажды, когда с сосулек на карнизах уже капало и люди начали вылезать, шатаясь, из вонючих жилищ - любой грек, привыкший к ваннам и массажу с маслом, назвал бы их вонючими уже тогда, когда зима еще и не начиналась, - Иллуги, Вальгард, мой отец и Эйнар держали совет в закуте последнего, как обычно.

И я тоже. По молодости я оказался здоровее остальных и по-прежнему был почти все время возбужден. Поскольку все другие более или менее утратили интерес к девушкам, я мог искать и выбирать и положил глаз на одну - смуглую красавицу, почти такую же смуглую, как темные люди с дальнего юга, которые так ценятся в Ирландии.

Я вытягивал шею, чтобы посмотреть на нее, а Эйнар тем временем говорил - вот почему я пропустил большую часть его слов и услышал только, как он сказал:

- ...прежде чем это мелкое дерьмо Мартин наложит на него свою лапу. Но никто здесь не читает по-латыни, даже те, кто думает, что это место называется Каупанг.

В ответ - почтительные смешки. Иноземцы называют Скирингасаль Каупангом, потому что когда-то они спросили, как это место называется, и кто-то - наверное, нарочно - сказал им: «Рынок». Вот они и продолжали называть город так, полагая, что это его название.

Эйнар вздохнул и покачал головой.

- Мне никак нельзя полагаться на этого христианского священника, читающего латынь. Хорошо бы заранее знать, чего он ищет здесь. - И хлопнул рукой по изукрашенному ящику.

- Латынь - это заноза в заднице, - сказал я, зевая. - Где хватает одного доброго словца, они ставят целых три, ежели таковые найдутся.

Последовало молчание, и я не сразу понял, что все воззрились на меня. Глаза у Эйнара были черные, свирепые.

- Откуда ты это знаешь, парень?

Почувствовав его тон, я сначала хорошенько поразмыслил, потом ответил:

- Каов научил меня читать, еще в Бьорнсхавене...

Договорить мне не удалось. Последовал взрыв криков - все заговорили разом. Эйнар хотел врезать мне и с трудом выбирался из своих мехов, пытаясь встать, Иллуги же пытался удержать его, а мой отец и Вальгард ругались с ними с обоими, и все это одновременно.

Наконец, когда снова наступило молчание, я поднял голову. Эйнар в ярости смотрел на меня и дышал так, будто только что бежал в гору. Иллуги наблюдал за ним, а свой посох положил на колени - чтобы тот был между Эйнаром и мною. Мой отец и Скафхогг уставились на меня, один с удивлением, другой с каменным лицом.

- Ты можешь это прочесть? - осведомился Эйнар, швырнув мне несколько шелестящих пластин, похожих на те, что при мне были вырваны из той книги-коробки в храме Отмунда.

- Я никогда еще не читал на таком, - сказал я. - Каов рисовал буквы на песке или на земле.

Это оказалось куда легче. Проще некуда.

- «Здешние люди потеряны для Божьего милосердия, - щурясь, читал я выцветшие буквы. - Они погрязли в поклонении идолам, пока Сам Господь не принес Свое слово им, хотя Его смиренный слуга, по чувству долга...» - Я остановился, пробежал взглядом по строкам вперед. - Тут и дальше все такое - ты хочешь это слышать?

Эйнар подался вперед, глаза опасные, голос ледяной.

- Читай подряд! - рявкнул он.

И я прочел. Отмунд, кажется, был исполнен радости, что пришел к неизвестному народу Карелии и вернул их в загон, как множество заблудших овец. Он перечислял в подробностях свои безмерные усилия, положенные на это деяние.

Величайшей своей победой, похоже, он считал то, что ему удалось приобрести несколько последователей среди одетых в шкуры троллей.

Под конец, когда вождь высказался за Белого Христа, последние приверженцы старой веры украли камень своего бога, на котором лежали заклятья, и тайком увезли его на юг и через море, в земли кривичей в Киеве, вождю по имени Музум.