Дорога на космодром

В юности елисаветградский [33]

гимназист Георгий Лангемак, сын немца и швейцарки, принявших русское подданство, собирался идти по стопам отца: заниматься иностранными языками. И в Петроградский университет поступил он на филологический факультет, собираясь изучать японские иероглифы. Но изучить не успел: осенью 1916 года его призвали в армию и вскоре студент превратился в артиллериста. В Ораниенбаумской школе морских прапорщиков вместе с ним учился будущий советский писатель Александр Малышкин. Таким он запомнил своего товарища в момент жеребьевки места службы: «Вторым подошел Лангемак, взводный четвертой юнкерской роты. Его женственное лицо силача, лихого строевика опахнулось бледностью. Он вытащил один из сотых номеров. Выбирать было нечего: Лангемаку оставалась Балтика». Но тогда повоевать молодому прапорщику не пришлось. После демобилизации он поступил в Одесский университет, но с учебой опять ничего не получилось, время было такое, что в аудитории не высидишь: в апреле 1919 года Лангемак уходит добровольцем в Красную Армию и снова оказывается на Балтике, в Кронштадте. И тут выяснилось, что недоучившийся филолог обладал выдающимися военными талантами. От командира батареи он быстро вырос до заместителя начальника артиллерии всей крепости. А было ему тогда 23 года. В 1921 году в Кронштадте вспыхнул контрреволюционный мятеж. Лангемак был арестован, сидел в тюрьме. Расстрелять его не успели: мятеж был подавлен, Георгий Эрихович освобожден. Из армии он попал в академию, из академии в ГДЛ – вот и вся биография.

Есть редкая категория людей талантливых вообще. Лангемак был таким человеком. Если бы он занялся японской филологией, у нас, возможно, был бы второй академик Конрад. [34]

Рассудительный, неторопливый, умный, ироничный человек. Никогда ни на кого не повышал голоса, а если был недоволен – острил. Его точных и метких колкостей боялись больше, чем самых разгромных приказов по лаборатории. В работе он был тщательно организован, не допускал никакой приблизительности в опытах, и если уж он подписывал протокол об эксперименте или техническую рекомендацию, то можно было не сомневаться, что все цифры там проверены, потом перепроверены, а потом еще раз пересчитаны на всякий случай. Профессор Тихонравов рассказывал: «В нем поражала его внутренняя культура, знания, эрудиция как в технике, так и в гуманитарных науках. С ним было чрезвычайно приятно разговаривать». Профессор Победоносцев вспоминал, как Георгий Эрихович спросил его однажды, читал ли он романы писателя Берроуза о марсианах, и очень удивился, что он читал, поскольку Берроуз был известен исключительно благодаря своим книжкам о приключениях Тарзана. Академик Глушко говорит: «Что особо обращало на себя внимание, когда вы знакомились с Георгием Эриховичем, это прежде всего собранность, аккуратность и в облике и в работе, четкость и в работе и в мышлении. Георгий Эрихович был блестящим оратором, владел литературным языком, и его выступления приятно было слушать. А еще лучше он писал».Глушко и Лангемак были соавторами книжки «Ракеты, их устройство и применение», изданной в 1935 году. Идея такой книжки, обобщающей весь опыт исследований в области ракетной техники, принадлежала Петропавловскому. Он разработал ее план, начал писать, но смерть оборвала эту работу. Книгу написали его товарищи: Лангемак взял на себя раздел о твердотопливных ракетах, Глушко – о жидкостных. Перельман называл эту книжку превосходной. Журнал «Техническая книга» напечатал рецензию под заголовком «Лучшая книга о ракетах». Петропавловский был практиком с теоретическим уклоном, Лангемак – теоретиком с практическим. Ракетный двигатель для него – не машина из фантастических романов, а машина вполне «земная», для постройки которой надо знать и металловедение, и сопромат, и теорию теплопередач, и многие другие, вовсе не таинственные, вещи. И двигатель этот имеет вполне конкретные «земные» границы применения, «которые послужат для него ступенью для выхода на более широкую арену», как говорилось в книге, которую авторы посвятили памяти Б. С. Петропавловского. В книге нет ни слова о межпланетных путешествиях. В лучшем случае в ней говорится о «завоевании стратосферы», о «сверхдальней стрельбе». Да, в ГДЛ редко говорили о космосе. И пройдет много лет, прежде чем выявится и определится связь всех этих ленинградцев с великими свершениями космического века, прежде чем предстанут эти люди дружной бригадой строителей последних, самых трудных километров дороги на космодром.

Глава 3

Первые старты