Дорога соли

Когда они все-таки остановились на ночевку, Мариата долго не могла уснуть, хотя смертельно устала. Подстелив грубую попону из верблюжьей шерсти, она лежала на спине и смотрела в небо. Где-то там находился теперь ее Амастан. Его дух странствовал по огромному черному небу и сейчас видел ее. Мариата вглядывалась в созвездия, стараясь отыскать след мужа, но те светили холодно, бесчувственно и ничем не выдавали его присутствия. Потом она, должно быть, ненадолго уснула, потому что, когда снова пришла в себя, увидела, что звезды сместились в сторону, а часть неба побледнела. Неподалеку шевелились и храпели верблюды. Когда на востоке над линией горизонта показался край солнца, один из них медленно поднялся на ноги, словно понимал, что отдых закончился и скоро надо будет снова отправляться в путь.

Атизи удивил ее тем, что развел небольшой огонь, сварил кашу и принес ей полную миску, а сам отошел в сторонку, чтобы не мешать Мариате есть. Ведь даже в пути мужчинам и женщинам не подобает вместе принимать пищу и даже смотреть друг на друга во время трапезы. Каша оказалась гораздо вкусней, чем она ожидала, горячей и аппетитной, приправленной ароматным перцем. Голод Мариаты из-за утренней прохлады совсем разыгрался, поэтому справилась она с ней быстро.

Рано утром по дороге на Мерзугу мимо них проехали машины. Это были грузовики торговцев, раскрашенные в красный и синий цвета, доверху наполненные всякой всячиной, увешанные гирляндами амулетов, пластмассовых цветов, талисманов и изречений из Корана, свисающих с зеркал заднего вида. Водители разглядывали их с преувеличенным любопытством.

После того как мимо них проехала третья машина, Атизи заставил верблюдов свернуть с дороги.

— Теперь мы должны сделать крюк. В Тахани есть оазис. Мы поедем к нему и остановимся там до темноты. Границу легче пересекать ночью. Затем мы направимся дальше и в темноте дадим верблюдам покормиться. Там у них будет последнее хорошее пастбище. Потом пойдут пески, где наша жизнь окажется в руках Всевышнего. — Он поднял руки к небу.

Под жгучими лучами полуденного солнца Мариата раскачивалась в седле в такт походке верблюда, уже не обращая внимания на однообразный пейзаж с высохшими руслами водных потоков и раскаленными холмами, медленно проплывающими мимо. Солнце немилосердно палило голову, в висках стучало. С затылка по спине сбегали ручейки пота. Тяжесть растущего живота напрягала позвоночник, вызывала в нем боль, но у нее уже не было сил сменить позу на неудобном седле, и она продолжала сидеть словно в оцепенении, загипнотизированная мерным движением животного. На пути им никто не встретился, не считая какого-то пастуха, присматривающего за тощими козами, которые выщипывали в этой унылой местности остатки скудной растительности. Козел тоже был худой и диковатый на вид. Он проводил их недобрым взглядом своих желтых прищуренных глаз, словно понимая, что его стадо обречено странствовать вот так, до самой голодной смерти.

Мариата подумала, что ее странствие закончится точно так же, и велела себе быть мужественной. Это только начало пути, всего несколько жалких часов. Впереди ее ждет не одна неделя трудного перехода. Сумеет ли она остаться в живых к концу путешествия по пустыне, которая уже становилась куда более суровой и враждебной, чем те неприветливые каменистые земли, по которым они до сих пор ехали. Не безумие ли думать, что ей удастся выдержать подобное тяжелое странствие? Не самонадеянно ли было пускаться в столь опасный путь? Они едва только отправились, а ее уже охватили сомнения. Мариата притронулась к амулету, чтобы отогнать невеселые думы. В это время они достигли вершины скалистого подъема, и вдали показались зеленые пальмы Тахани.