Дорога цвета собаки

В тревоге Годар огрел плетью коня, чтобы поравняться с Мартином, но просчитался и вырвался вперед. Оглянувшись, он добродушно улыбнулся и увидел ответную доверчивую улыбку. Некоторое время он мчался впереди, лбом на кряж, который, заворачивая дугой, образовывал еще одну темно-лиловую линию, несущуюся навстречу, в глаза. Хоть бы один солнечный блик сделал ее прерывистой! Здесь, впереди, было тоскливо одному. Годару подумалось, что и Мартину, должно быть, нелегко одному. Ему захотелось, чтобы тот нагнал его. Можно было притормозить самому, но Годар, еще раз оглянувшись, пригласил Зеленого витязя к состязанию — указал на бугор в пятистах метрах. Аризонский кивнул в знак согласия.

Темно-лиловая цепь холмов стала чертой, к которой несся Годар, позабыв про бугор. На мгновение ему пригрезилось, что он — Мартин… В руке словно материализовалась рукоять меча. Он разрубит цепь, а солнечный ураган, движимый силой безукоризненно-точной мысли, разметет ее остатки. Тело живого врага, застывшего на берегу Безымянного озера, станет единственной подлинной преградой, дающей отраду бойцу… Мгновение сменилось. Конь Мартина шел вместе с его конем бок о бок. Годар понемногу учился постигать меру точности. То пришпоривая коня, то, как ему казалось, незаметно притормаживая, он вырывался вперед, а потом вдруг оказывался позади, предоставив Мартину черед для реванша. И вдруг заметил, что тот поступает с ним так же… К финишному бугру они, подзадоривая и подтягивая друг друга, прибыли вровень.

За завтраком Мартин, расстегнув ворот кителя, чего раньше с ним никогда не случалось, сокрушенно обронил:

— Ох, Годар, не знаю, достоин ли я драться за жизнь Адрианы.

Оба были оживлены и растроганы великодушием, которое так красиво раскрыли друг в друге.

Годару страстно захотелось сказать, что он с радостью уступает такому золотому товарищу руку принцессы, что идет на битву с драконом просто так, за компанию; захотелось рассказать о своих слабостях, поведать сон про недостойного Дон Жуана. Однако, он вовремя спохватился. Дать понять витязю, что ему уступают руку принцессы, обещанную в награду за воинскую доблесть — значит, косвенно усомниться в его доблести. Да и поймет ли Зеленый витязь это бесцельное «просто так», не отвернется ли от него? Вспомнилось, как просил их о победе король, какие надежды возлагал на заезжего витязя… Нет, он объяснится с Мартином потом, когда докажет доблесть и бескорыстие на деле.

— А какие у нас шансы? — спросил он сдержанно. — Интересно, какими были наши предшественники — витязи, что пробирались к Безымянному озеру до нас?

— Никто не знает, сколько их было. Многие уходят, никого не поставив в известность. Те же, кого благословляет король, тоже становятся безымянными: не вернувшиеся недостойны памяти. Но список имен есть — тайный список в материалах Секретного военного архива. Данные погибших воинов изучает спецкомиссия. Это ничего не дает. Но при дворе поговаривают, будто подмечена одна закономерность: каждый очередной витязь, прошедший регистрацию, в чем-то слабее предыдущего. Думаю, это — верный вывод. Когда королевство хиреет, все мы слабеем вместе с ним. Так что могу тебя обрадовать — шансов у нас с тобой меньше, чем у остальных. Ответственность же больше, чем на всех предшественниках, взятых вместе. Если мы не сразим дракона, он уничтожит принцессу. Может, такая ответственность к лучшему. А еще меня обнадеживает, что ты, Годар, хороший товарищ и очень независим…

— Да что ты!..

— Да-да, ты очень отстранен от оценки окружающими своих поступков и можешь подготавливать их без оглядки — здраво и рассудительно. Я хотел бы быть похожим на тебя. — Лента Зеленого витязя, выбившись из-под поврежденного погона, сползла с плеча, но он не торопился заняться починкой мундира — сидел, откинувшись на утонувшие по локоть в бурьяне руки и смотрел во все глаза на привставшего Годара. — Это то, что я хотел сказать тебе сегодня.

Годар с трудом перевел дыхание.

— Знаешь, — сказал он дрогнувшим голосом, — я тебя не подведу.

— Знаю. Подай, пожалуйста, мешок с продуктами.

— Ну, уж нет. Моя очередь тащить поклажу. В конце концов, не я везу, а конь.

На следующий день Мартин, хмурясь от неловкости, спросил у него, что тот думает об убеждении короля в том, будто беды Суэнии начались еще с той неопределенной поры, когда человек перестал довольствоваться природными инстинктами.

— Мне кажется, король имел в виду пагубное влияние цивилизации. В Европе это уже проходили, — ответил Годар снисходительно. Я истолковал его слова так. Не знаю, правильно ли, — добавил он, спохватившись.

Мартин, подумав, неуверенно сказал:

— А я думаю, что человек давно перестал быть животным и судить о нем по прошедшему этапу эволюции — неправомерно, — чувствовалось, что неуверен он был не в правильности своих умозаключений или необходимости искренности, а в возможности собеседника понять. — Мало того, обычный человек, обыватель — это тоже прошлое. Человек должен стать Человеком с большой буквы. Условие, необходимое для этого — чистая совесть.