Дорога цвета собаки

Он схватился за рот. Рука, которой он словно заталкивал хохот обратно, побелела. Дернув с усилием подбородок, Нор вернул лицу величественное выражение, прибавив к нему выражение брезгливости. Узловатым пальцем с повернутым камнем вниз агатовым перстнем он указал на курган в пятидесяти шагах от шатра — единственную здесь возвышенность. — Там же лежат те, у кого кишка тонка. Вместе с доспехами, ружьями и сабельками. Выбор за вами, господа. Заметьте, дракон Нор оказывает похоронные услуги. Он слишком чистоплотен, чтобы засорять владения гниющими трупами. Такими, к примеру, как этот, — Нор поднял лопату и сыпанул несколько раз на тело коня горящей земли, которую зачерпнул у неумолимо-стойкого пламени, отчего возгорелся не только павший конь, но и лужа возле его горла.

Потом Нор пил чай, подливая его в фарфоровую чашку из чайника, вскипяченного на горящей земле. Он сидел в распахнутом шатре со скрещенными босыми ногами и говорил оттуда Годару бахвалистые речи, выдержанные во все том же духе. Эту церемонию он окрестил чаепитием двух невольников, один из которых облюбовал себе камень в пяти метрах от шатра и отвечаол на приглашение к «столу» неизменным молчанием.

Оставаясь начеку, покуривая, Годар стремительно терял интерес к схватке. Если оборотень сказал правду, а на правду похоже только самое жуткое — это уж подмечено у жизни, то выходит он, Годар, тогда только и был полезным обществу, природе и самому себе, когда бежал по городам и весям, проскакивая через солнечные души друзей и подруг, не оставляя следов и тропок. Вот приостановился он в желании большего и, если позволит себе разозлиться на открывшуюся сызнова жизнь, — такую узкую, подленькую, невзрачную — как перейдет, не приведи Бог, в стан победителей. Жизнь не просто игра. Жизнь — шоу. Чем больше ты в ней состоялся, тем длинней колпак шута на твоей макушке. Следует запастись терпением, чтобы умереть, а не убить. Только в этом случае он выйдет из игры чистым.

Не дождавшись гостя на чаепитие, Нор принялся за хозяйство: сменил кое-где выцветший шелк на фасаде шатра, прикрыл желтым отрезом обгоревший лошадиный труп, тщательно замел под него разлетевшиеся угольки. Потом, заговорщески подмигнув гостю, ушел с полотенцем к воде. Уж лучше бы он не подмигивал, уравнивая — преждевременно — Белого витязя со своей персоной. Не так-то просто было загасить в себе жизнь, — даже витязю-марионетке, деревянному офицеру. Ну почему же, почему же даже обнаружив невидимые нити на своем оружии, что тянутся от чужих, равнодушных, могущественных рук, так хочется жить, господи, жить и сопротивляться, держать на курке палец и верить в свободу воли!

Только что Годар был подобен дотлевавшему угольку. Фамильярность Нора заставила его разгореться. Кое-что веселое до жути пришло в голову. Был на земле человек, или полубог, на руки, сердце, оружие, совесть которого можно было наложить какие угодно путы, протянуть тончайшие хитроумные нити и дергать по очереди или все сразу, глядеть ему в глаза и бесстыже вещать прописные истины о жестоком безразличии жизни — этот человек, или полубог, оставался непредсказуемым, в первую очередь для жизни. Попробуйте сделать его своим, досягаемым. Даже в огненном кольце — попробуйте! Кто стреножит коней, несущих в колеснице Фаэтона?!

Если бы Годар мог найти слова, он рассказал бы дракону, каков Мартин, раздразнил бы его, рассмеялся в циничную рожу. Зеленый витязь не выйдет из игры. Скорее всего он возьмет ее в руки и поведет за собой, обворожит собственными, только ему известными до конца правилами.

Дважды окунулся Нор в озеро, обтираясь после каждого раза большим жестким полотенцем, массажируя зеленовато-желтую, глянцевую с виду спину, покрякивая, похлопывая себя по глянцу широченной груди.

Перед тем, как войти в воду в третий раз, Нор небрежно поклонился.

Едва он отвернулся и шагнул в воду, как Годар, не отдавая себе отчета в мотивах внезапного желания, вбежал в шатер, извлек из сундука красный плащ с широкополой черной шляпой и, выскочив наружу, крикнул, протягивая найденные вещи на вытянутых руках:

— Слушай меня, дракон! Ты хвалился, что хоронишь поверженных противников. Зачем же ты, убийца и подлец, содрал одежду с тела доблестного витязя? Будь ты проклят, вероломный шут!

В словах Годара не было настоящей ненависти. Они были отравлены лишь брезгливой жалостью к падшей черной собаке. Дракон, как и злые герои всех сказок, заурядный трус, чахнущий над златом. Не стоит обманываться его независимой, философической позой.

Годар не сомневался, что Нор расслышал подтекст. Он покачивался в воде на спине, как на матраце, головой к противоположному берегу, подбородок на длинной челюсти был вздернут.

Вдруг голова приподнялась, глаза мерцающие отраженным огнем, тоскливо склонились к небу, как у затравленного оленя, ей-богу! — и тело исчезло под водой.

Годар спокойно, без злости похвалил про себя Нора за театральность.

Каркнул безмолвный дотоле ворон и, спустившись к озеру ниже, заплавал на уровне огненных стен.