Дорога в рай

Луиза все поняла. Мистер Ф. Милтон Уиллис — обыкновенный гадальщик. Его догматические утверждения весьма сомнительны. Может, он и на правильном пути, но его высказывания — особенно первое, насчет животных — нелепы. Она надеялась, что скоро собьет с толку все Теософское общество доказательством того, что человек и вправду может перевоплотиться в низшее животное. И вовсе не обязательно быть неквалифицированным рабочим, чтобы возвратиться на землю через сто лет.

Теперь она обратилась к биографии Листа. Ее муж как раз вернулся из сада.

— Чем это ты тут занимаешься? — спросил он.

— Да так… кое-что уточняю. Послушай, мой дорогой, ты знал, что Теодор Рузвельт был когда-то женой Цезаря?

— Луиза, — сказал он, — послушай, не пора ли нам прекратить все эти глупости? Мне бы не хотелось видеть, как ты строишь из себя дуру. Дай-ка мне этого чертова кота, я сам отнесу его в полицию.

Луиза, похоже, не слышала его. Раскрыв рот, она с изумлением смотрела на портрет Листа в книге, которая лежала у рее на коленях.

— Господи помилуй! — вскричала она. — Эдвард, смотри!

— Что там еще?

— Смотри! У него на лице бородавки! А я ведь о них совсем забыла! У него на лице были бородавки, и об этом все знали. Даже его студенты отращивали на своих лицах пучки волос в тех же местах, чтобы быть похожими на него.

— А какое отношение это имеет к коту?

— Никакого. То есть студенты не имеют. А вот бородавки имеют.

— О Господи! — воскликнул Эдвард. — О Господи, всемогущий Боже.

— У кота тоже есть бородавки! Смотри, сейчас я тебе покажу.

Она посадила кота себе на колени и принялась рассматривать его морду.

— Вот! Вот одна! Вот еще одна! Погоди минутку! Я уверена, что они у него в тех же местах! Где портрет?

Это был известный портрет композитора в преклонном возрасте — красивое крупное лицо, обрамленное ворохом длинных седых волос, закрывавших уши и половину шеи. На лице была добросовестно воспроизведена каждая большая бородавка, а всего их было пять.

— На портрете одна бородавка как раз над правой бровью. — Луиза пощупала правое надбровие кота. — Да! Она там! В том же самом месте! А другая — слева, выше носа. И эта тут же! А еще одна — под ней, на щеке. А две — довольно близко друг от друга, под подбородком справа. Эдвард! Эдвард! Посмотри же! Это те же самые бородавки.

— Это ничего не доказывает.

Она посмотрела на мужа, который стоял посреди комнаты в своем зеленом свитере и брюках цвета хаки. Он все еще обильно потел.

— Ты боишься. Правда, Эдвард? Боишься потерять свое драгоценное достоинство и показаться смешным.

— Просто я не желаю впадать из-за всего этого в истерику, вот и все.

Луиза взяла книгу и продолжила чтение.

— Вот что любопытно, — сказала она. — Здесь говорится, что Лист любил все сочинения Шопена, кроме одного — скерцо си минор. Кажется, он эту вещь терпеть не мог. Он называл ее «скерцо гувернантки» и говорил, что она должна быть адресована только гувернанткам.

— Ну и что с того?

— Эдвард, послушай. Поскольку ты продолжаешь стоять на своем, я вот как поступлю. Сыграю-ка я прямо сейчас это скерцо, а ты можешь оставаться здесь, и мы посмотрим, что будет.

— А потом, может, ты снизойдешь до того, чтобы приготовить нам ужин?

Луиза поднялась и взяла с полки зеленый альбом с произведениями Шопена.

— Вот здесь. Ну да, я помню его. Это скерцо и правда ужасное. Теперь слушай. Нет, лучше смотри. Смотри, как он будет себя вести.

Она поставила ноты на рояль и села. Муж остался стоять. Он держал руки в карманах, а сигарету во рту и, сам того не желая, смотрел на кота, который дремал на диване. Едва Луиза начала играть, как эффект оказался потрясающим. Кот подскочил точно ужаленный, с минуту стоял недвижимо, навострив уши и дрожа всем телом. Затем забеспокоился и стал ходить туда-сюда по дивану. Наконец, он спрыгнул на пол и, высоко задрав нос и хвост, величественно вышел из комнаты.

— Ну что! — возликовала Луиза, поднимаясь со стула и выбегая за котом. — Это же все доказывает! Разве не так?

Она принесла кота и снова положила на диван. Лицо ее горело от возбуждения, она стиснула пальцы так сильно, что они побелели, а узелок у нее на голове распустился, и волосы с одной стороны рассыпались.

— Ну так как, Эдвард? Что ты думаешь? — спросила она, нервно смеясь.

— Должен сказать, довольно забавно.

— Забавно! Мой дорогой Эдвард, это нечто удивительное! О господи! — вскричала она, снова беря кота на руки и прижимая его к груди. — Разве не замечательно думать о том, что у нас в доме живет Ференц Лист?

— Послушай, Луиза. Не впадай в истерику.

— Ничего не могу с собой поделать, не могу. А представь только, что он всегда будет жить с нами!

— Прости, что ты сказала?

— О Эдвард! Я так волнуюсь… А знаешь… Всем музыкантам на свете наверняка захочется встретиться с ним и порасспрашивать его о людях, которых он знал, — о Бетховене, Шопене, Шуберте…

— Он ведь не умеет говорить, — сказал муж.

— Что ж… это так. Но они все равно захотят с ним встретиться, чтобы просто посмотреть на него, потрогать и сыграть ему свои произведения, современную музыку, которую он никогда не слышал.