Дорога в рай

Он слегка поклонился.

— Освальд Корнелиус, — сказал я. — Весьма рад.

Мы пожали друг другу руки.

— Отчасти я живу в Бейруте, — сказал он.

— А я в Париже.

— Превосходно. Так что ж, едем? Вы готовы?

— Но… моя машина, — сказал я. — Я могу ее здесь оставить?

— Об этом не беспокойтесь. Омар — мой друг. Вид у него не ахти какой бедный малый! — но он вас не подведет, раз вы со мной. А второй, Салех, хороший механик. Он приладит вам завтра приводной ремень, когда его привезут. Сейчас дам указания.

Салех, мужчина, стоявший прежде по ту сторону дороги, подошел к нам, пока мы разговаривали. Мистер Азиз отдал ему распоряжения. Потом он поговорил с обоими мужчинами насчет охраны автомобиля. Омар и Салех слушали его, неловко кланяясь. Я направился к „лагонде“, чтобы взять чемодан. Мне нужно было скорее переодеться.

— Кстати, — крикнул мне вдогонку Азиз, — к ужину я обычно надеваю вечерний костюм.

— Разумеется, — пробормотал я, быстро запихивая назад чемодан, который уже держал в руках, и беря другой.

— В основном я делаю это ради женщин. Это они любят переодеваться к ужину.

Я резко обернулся и посмотрел в его сторону, но он уже садился в машину.

— Готовы? — спросил он.

Чемодан я положил на заднее сиденье „роллс-ройса“, а сам сел на переднее, и мы тронулись в путь.

Во время поездки мы неторопливо беседовали о том о сем. Он рассказал мне, что занимается торговлей коврами. У него были конторы в Бейруте и Дамаске. Его предки, по его словам, занимались торговлей сотни лет.

Я упомянул о том, что на полу спальни моей парижской квартиры лежит дамасский ковер семнадцатого века.

— Быть этого не может! — с восторгом воскликнул он, едва не съехав с дороги. — Из шелка и шерсти, но больше из шелка? А основа соткана из золотых и серебряных нитей?

— Да, — ответил я. — Именно так.

— Но, дорогой мой! Такая вещь не должна лежать на полу!

— По нему ходят только босыми ногами, — заметил я.

Это его успокоило. Похоже, он так же любил ковры, как я люблю голубые вазы цзинь-яо.

Скоро мы свернули с гудронной дороги влево, на твердую каменистую грунтовку, и поехали прямо по пустыне по направлению к горе.

— Это моя собственная дорога, — сказал мистер Азиз. — Она тянется на пять миль.

— У вас и телефон есть? — спросил я, увидев, что столбы, стоящие вдоль главной дороги, тянутся и вдоль этой частной.

И тут меня вдруг поразила странная мысль.

Этот араб на заправочной станции… У него тоже есть телефон…

Не этим ли объясняется случайный приезд мистера Азиза?

Быть может, этот скучающий здесь человек изобрел хитроумный способ увозить путешественников с главной дороги, с тем чтобы доставлять себе на ужин то, что он называет „цивилизованным обществом“? Не он ли дал арабу указание выводить из строя один за другим автомобили людей подходящей наружности, проезжающих мимо? „Просто отрежь приводной ремень, Омар, и сразу звони мне. Но смотри, чтобы с виду человек был приличный, в хорошем автомобиле. Я тут же подскочу и посмотрю, стоит ли приглашать его в дом…“

Что за глупости приходят мне в голову!

— Мне кажется, — говорил мой спутник, — что вам любопытно узнать, зачем это мне взбрело в голову поселиться в таком месте.

— По правде говоря, да.

— Этим все интересуются, — сказал он.

— Все? — переспросил я.

Так-так, подумал я. Значит, все.

— Я живу здесь, — продолжал он, — потому, что ощущаю духовную связь с пустыней. Меня к ней тянет так же, как моряка к морю. Вам это кажется очень странным?

— Нет, — ответил я, — мне это вовсе не кажется странным.

Он умолк, затянувшись сигаретой. Потом снова заговорил:

— Это одна причина. Но есть и другая. Вы семейный человек, мистер Корнелиус?

— К несчастью, нет, — осторожно ответил я.

— А я семейный, — сказал он. — У меня есть жена и дочь. Обе, во всяком случае на мой взгляд, очень красивы. Дочери только что исполнилось восемнадцать. Она закончила прекрасную школу в Англии, а теперь, — он пожал плечами, — теперь просто сидит дома и ждет, когда можно будет выйти замуж. А чем можно занять красивую молодую девушку в этот период ожидания? Одну я ее отпустить никуда не могу. С нее глаз не сводят. Когда я беру ее с собой в Бейрут, мужчины так и вьются вокруг нее, точно волки, дожидаясь момента, чтобы сцапать. Меня это с ума сводит. Я все про мужчин знаю, мистер Корнелиус. Мне известно, на что они способны. Не я один сталкиваюсь с этой проблемой. Но другие умудряются каким-то образом принимать ее как должное. Они отпускают своих дочерей на волю. Просто выпроваживают их из дома и занимаются своими делами. Я так не могу. Просто не могу себя заставить так поступить! Не могу позволить, чтобы ею помыкал какой-нибудь там Ахмед, Али и Хамил, или кто там еще попадется ей на пути. И это и есть, как вы понимаете, вторая причина, почему я живу в пустыне, — я хочу еще несколько лет защищать мое дорогое дитя от диких зверей. Вы, кажется, сказали, что у вас совсем нет семьи, мистер Корнелиус?

— Боюсь, что это действительно так.

— О! — Он, похоже, был разочарован. — То есть вы хотите сказать, что никогда и не были женаты?

— Н-нет, — сказал я. — Нет, никогда.