Дорога за горизонт

Можно не сомневаться, что встреча Николки и его отца с венценосным родственником входит в планы царя. Насколько я понимаю, Россия в обозримом будущем, не откажется от планов на Балканах, так что родственные отношения офицера русского флота с сербской королевской династией наверняка станут скромным, но крепким кирпичиком в грандиозном здании Имперской политики. Авторы жанра альтернативной истории уверяют, что увенчать эту постройку должен крест на куполе Святой Софии – что ж, не имею ничего против…

* * *

Если на только что построенном «Корейце» радиоустановка запитывалась от корабельной динамо, то на «Разбойнике», гальваническое хозяйство которого оказалось чрезвычайно сложно приспособить для новых целей, пришлось смонтировать отдельную динамо-машину. Её приводил в действие новенький газовый двигатель системы изобретателя Огнеслава Костовича, серба по национальности. Георгий знал, что работы этого инженера, как и многих других – того же Меллера или Яковлева, – щедро финансировались соответствующим отделом Д. О. П. Этот отдел «раскручивал» – как выразился Иван, – те проекты отечественных изобретателей, что в предыдущей версии истории были востребованы с запозданием, а то и вовсе легли под сукно. Кроме того, этим Кулибиным и Левшам подкидывалась кое-какая техническая информация «на опережение» – в гомеопатических дозах, чтобы не убить в них энтузиазм первопроходцев. В результате, двигатель Костовича был запатентован сразу же по изготовлении первого действующего образца, а уже через пару месяцев появился первый серийный мотор.

Без серьёзных доработок не обошлось – двигатель Костовича в первоначальном варианте имел подогреваемый, на манер котла паровой машины, бензиновый бак (Костович называл его «газовым аппаратом»). Топливо, испаряясь в нём, поступало в «запально-клапанные коробки» между парами горизонтальных оппозитных цилиндров, работавшие одновременно и карбюраторами и камерами сгорания. Система вышла пожароопасной и чрезмерно громоздкой, что и помешало ей получить признание в предыдущей версии истории. Но, изучив схемы бензиновых двигателей потомков, сербский инженер серьезно переработал своё детище. На испытаниях движок уверенно выдал 50 лошадиных сил; изобретатель клялся и божился, что поднимет мощность до ста, уменьшив при этом вес раза в полтора против нынешних пятнадцати пудов.

Серб оказался для Д. О. П. настоящей находкой; сейчас он доводил до ума второй серийный образец двигателя внутреннего сгорания, не прекращая работ над дирижаблем «Россия», для которого этот мотор и создавался. Воздухоплавательный проект (не законченный в нашем варианте из-за чиновничьей волокиты и нехватки средств) развивался полным ходом; перед отплытием Особого Тихоокеанского отряда, на Охтинской верфи достраивали жёсткий каркас воздушного корабля. Костович рассчитывал поднять его в воздух уже осенью, и Георгий надеялся по возвращении из заграничного плавания пролететь над Петербургом на первом русском дирижабле.

Пока же двигатель Костовича приводил в движение динамо-машину на «Разбойнике». Пуск радиопередатчика, или как его называли, «отправительной эфирной станции», всякий раз становится целым событием. Сначала старший радиотелеграфист (инженер-механик Федя Оладушкин, розовощёкий, с девичьим пушком на щеках, до сих пор неловко чувствующий себя в мундире) даёт сигнал мотористу-кондуктору в «генераторную». Там начинался аврал – кондуктор-моторист вместе с приставленным к нему матросом раскручивают большой, похожий на велосипедное колесо маховик. В бронзовых цилиндрах вспыхивает смесь керосина со спиртом и двигатель принимается тарахтеть, плюясь за борт вонючим дымом. Дождавшись, пока мотор прогреется и заработает ровно, кондуктор включает возбуждение генератора, и на щитке загоралается угольная лампа Эдисона.

Наступал черёд Феди – тот включает пусковой реостат и запускал двух с половиной киловаттный умформер. Прибор гудит – сначала басовито как слон, потом всё выше и выше – и телеграфист помалу выводит реостат. Чуть поспешишь – охнуть не успеешь, как сгорят тонкие проволоки обмоток. Придавленный ответственностью Федя покрывается потом, стараясь сдержать невольную дрожь в руках, наизусть, как молитву, шепчет инструкцию: