Дороги и люди

— А еще раньше, — продолжал Костан Зарян, — я встретился с человеком, судьба которого показалась мне не менее трагичной. Это был Теодор Драйзер. Я говорил ему о том, как тяжело жить вдали от родины. «А что сказать мне, когда и в своей стране я одинок...» — признался Драйзер.

Костан Христофорович то и дело подходит к полкам с книгами. Вот эта в желтом переплете с тисненным золотом заголовком, поэма «Невеста из Татрагома», вышла совсем недавно. В поэме есть такая строка:

Песня хватает бурю за горло...

Этим многое сказано. Поэзия Костана Заряна — не на услужении у горя, она рвется сквозь ненастья судьбы, сквозь грозу...

«Невеста из Татрагома» — поэма о национально-освободительной борьбе армянского народа и о судьбе девушки Сана. В трагические дни народ сплотился в священной борьбе и даже:

Горы армянские стали плечом к плечу.

Не раз Костан Зарян возвращается к образу природы, к образу гор — символу непоколебимости духа народа:

Буря вокруг. И над суровыми горами Армении Сердитые боги бродили.

И в прозе — даже в самом названии романа «Корабль на горе» — тот же символ. К поднебесью, где веками боги бродили, равнодушно взирая на несправедливость жизни, человек поднимает корабль.

Костан Зарян роется в большом, обитом железными прутьями сундуке. В нем — архив. Где только не побывал этот старый сундук с потертым на углах металлом! Это не просто архив, а «живой свидетель» творческой биографии писателя. Кстати, однажды один из молодых его друзей извлек из сундука неопубликованную поэму, написанную двадцать лет назад, о которой автор даже позабыл.

— Говорят, писать — удовольствие, печатать — ответственность. Я часто доставлял себе только удовольствие.

Накануне писателю принесли армянский перевод поэмы Данте: Костан Зарян взялся редактировать его и уже написал письмо Ренато Гуттузо — просит прислать из Италии иллюстрации для армянского издания.

Костан Христофорович перелистывает страницы «Божественной комедии»:

— Трудно подниматься по чужим лестницам, говорил Данте. Может быть, потому моя поэма и лежала до сих пор в сундуке... Но что мы говорим только о прошлом? — Зарян снова подошел к полке и неожиданно заговорил на другую тему: — Вот поглядите, этот альбом я привез недавно из Скандинавии. Впрочем, теперь никого не удивишь абстракционизмом. Здесь работы шведского художника Йонеса. Поглядите.

На глянце альбома был изображен глаз из... расслабленной металлической пружины. Казалось, что и художник смотрит на мир таким же неживым металлическим глазом, потому что все остальные его работы, собранные в альбоме, словно были пропущены через мертвенное око.

— Это не значит, — сказал Костан Христофорович, — что на Западе господствует только такого рода искусство. Какие бы трудности оно ни переживало, время всегда рождает художников, у которых живые, честные глаза.

А я хотел вернуться к литературной теме и спросил, какого он мнения о теории умирания романа.

— Теория эта, как мне кажется, — выражение внутренней сумятицы ее сторонников. Иное дело, когда спорят о реалистических тенденциях развития романа. Каждый выдающийся роман по-новому раскрывает наш старый мир. И именно этот новый аспект кое-кому кажется отрицанием «старого романа». Не претендуя на оригинальность, скажу, что в создании романа «Война и мир» участвовали и Пушкин, и Гоголь. Роллан, не освоив творческого опыта Стендаля и Бальзака, не мог бы стать духовной гордостью Франции. Нет, роман не может умереть, он мне представляется неумирающей традицией литературы. А если кто считает иначе, что поделаешь, — слепого светом не удивишь.

— Как вы думаете, есть ли прямая связь между развитием техники, большими скоростями века и литературой?

— Мне думается, что некоторые писатели просто все еще никак не могут правильно воспринять и осознать высокие скорости века, ставшие уже нормальными. Говорить о сверхскоростях — бесплодно, как и о некой сверхлитературе. Это патология. Каждого человека, со всеми его сложными особенностями, я представляю микрокосмом в макрокосме. У него и свои скорости, и свои законы измерения этих скоростей. Человек безграничен. Безграничны его душа, его стремления. И мечты. И знаете что? Как бы быстро ни развивалась техника и, так сказать, ни ускорялись скорости, в этом процессе сравнительно легко увидеть, что полезно человеку и что может лучше служить ему. В литературе это труднее. Но истинный писатель создается именно в таких трудностях. Для него мерилом всех скоростей всегда остается человек.