Дороги и тропы

Однажды окна горели особенно долго. В полночь дверь отворилась. Несколько охотников раздетыми вышли во двор и, продолжая начатый разговор, осветили фонариком Мишкино логово.

— О-о!... Матерый...

— Ну, Михайло, хватит даром харчи изводить. Пора начинать службу, — сказал Петрович и, как всегда, пощекотал Мишку.

Служба началась в воскресенье. У палисадника остановилась машина. Петрович наклонно положил две доски и подтолкнул Мишку в кузов.

В этот же час с разных концов Москвы и Подмосковья в поездах и автобусах на маленькую лесную станцию спешили охотники. У каждого на поводке повизгивала собака.

На поляне между двух березок натянули крепкую проволоку. Петрович надел на нее кольцо Мишкиной цепи и вместе с сухоньким старичком в непомерно больших подшитых валенках стал разматывать катушку с пестрыми, пахнувшими краской флажками.

Повалявшись в сугробе, Мишка почистил когти о кору толстого дуба, резво пробежался вдоль проволоки. Возле кустов орешника остановился, прислушался и ковырнул лапой снег...

Между тем поляна приняла праздничный вид. Яркими пятнами трепетали флажки над сугробами. На краю пестрого круга курили и вполголоса переговаривались охотники. Обнюхивали друг друга и скалили зубы собаки.

Охотников встречал старичок в подшитых валенках и скроенной из шинели куртке. Старик был важен, как фельдмаршал.

— Руководитель травли, — представлялся он каждому, доставая огрызок карандаша и тетрадку. — Пожалуйте имя и отчество, — просил он, — а также пожалуйте кличку животного...

Наконец регистрация кончилась. Не спеша старичок утоптал для себя место у проволоки, победно огляделся, все ли готово, выкрикнул первую фамилию и на минуту замер с поднятой рукою...

— Давай! — крикнул он наконец очень значительно.

Послышался хриплый лай, и сразу к березкам выскочили две пестрые лайки.

Мишка не ожидал предательства. Два пестрых существа были очень похожи на добродушного Жука со двора, и ему захотелось поиграть. Он поднял лапу, но. одна из собак взвизгнула и вцепилась ему в бедро. Мишка обиженно рявкнул. Собака кубарем отскочила, а через секунду снова висела на медвежьем боку.

— Давай! Давай!... — кричали со всех сторон.

Мишка поискал глазами Петровича и, растерявшись, побежал к нему, но проволока не пустила.

— Давай!...

Клочьями полетела медвежья шерсть. И только теперь Мишка вспомнил про когти. Он извернулся, махнул лапой, и пестрая сука с визгом покатилась в сугроб...

— Будут работать, — одобрительно сказал старичок о собаках.

Теперь Мишка знал, что ему делать. Громыхая цепью, он крутился на месте, рычал, и новый нападающий — желтый кобель, погавкав, так и не решился отведать медвежьей шерсти.

А потом опять пошли: пестрые, желтые, черные... Мишка уже не различал цвета. Глаза у него налились кровью и слезились. Поземкой крутился снег на поляне. Собачий визг тонул в пушистой медвежьей шубе...

У Мишки не было союзников на этой поляне. Только Галка возле березы кусала варежку и, когда собаки отлетали в сугроб, радостно кричала:

— Дай, Мишка! Дай им...

Так было в первое воскресенье. А ровно через неделю, утром, опять подъехал грузовик к дому. Петрович потрепал Мишкин загривок и подтолкнул по доскам в кузов.

— На службу, Мишка, на службу... Опять в поездах и на автобусах ехали люди с собаками. С серьезным видом вели они разговор о медвежьей охоте. Давали оценки собакам:

— Будет работать...

И хотя все хорошо понимали, что медведя могут встретить только в зверинце, все же всерьез говорили о медвежьих охотах, прикидывали, какие из собак завоюют дипломы, растаскивая на зубах Мишкину шубу.

Мишка, конечно, не знал об этих человеческих слабостях. Он скоро привык к своему положению. Каждое воскресенье собаки были одни и те же. Мишка хорошо помнил трусливых. Когда они выбегали, он ложился на спину и презрительно, не обращая внимания на громкий лай, катался по снегу. Были такие, что совсем не хотели драться. К великому огорчению хозяев, они обнюхивали флажки и пятились назад. С третьими Мишка легко справлялся, отбрасывая их лапой. Но было у него шесть или семь настоящих врагов, которых он боялся и чувствовал издали. Он хорошо различал их злобные голоса и заранее начинал метаться вдоль проволоки.

Особенно страшной была Пурга, большая пестрая сука с черными метками над глазами.

Вместе с ней на поляну выбегал и хозяин, низенький человек в старой дохе и заячьей шапке. Он не пропускал ни одного воскресенья. Он гордился Пургой и хотел, чтобы все видели, какая это собака. Пурга нападала сзади. Мишка вертелся волчком, но никогда не доставал ее лапой. Она же кусала больно и часто. Почти рядом с собакой, раскрылив полы дохи, метался хозяин.

В азарте он почти всегда терял шапку и что есть мочи кричал:

— Хватай, хватай!...

Пурга хватала, но ему было мало. И только если на снегу появлялись красные пятна, низенький человек разыскивал шапку и дрожащей рукой ловил Пургу за ошейник.

— До крови! Понимаете, кровь! — И уходил с таким видом, будто это ему удалось укусить медведя до крови.