Дороги, ведущие в Эдем

— Ну, я решил, что ты сам себе что-нибудь выберешь. У тебя есть на примете что-нибудь конкретное?

Я спросил, помнит ли он аэроплан, который мы видели в игрушечном магазине на Канал-стрит. Он помрачнел. Ну конечно, он помнил и тот аэроплан, и сколько он стоит. Тем не менее на следующее утро я уже сидел в этом аэроплане и представлял, как взлетаю на нем к облакам, пока мой отец выписывал чек, на радость счастливому продавцу. Потом у нас разгорелся спор о том, как поступить с аэропланом: отец хотел оформить доставку в Алабаму, но я был непреклонен — и настоял, что возьму аэроплан с собой в автобус, который отправлялся в два часа дня. Продавец все уладил, позвонив в автобусную компанию, и там нас заверили, что аэроплан легко поместится в багажном отделении.

Но мое освобождение от Нового Орлеана еще не наступило. Всему виной была большая серебряная фляжка самогона; уж не знаю, из-за моего ли отъезда или еще почему, во всяком случае, отец то и дело к ней прикладывался, и, когда мы уже ехали на такси на автобусный вокзал, он сильно меня напугал, крепко схватив за запястье и захрипев на ухо:

— Я тебя не отпущу! Я не могу позволить тебе жить с этой дурацкой семьей в старом дурацком доме. Ты только посмотри, в кого они тебя превратили! Тебе уже шесть лет, почти семь, а ты мелешь эту чушь про Санта-Клауса. Это они виноваты! Все эти полоумные старые девы, с их вязанием да с Библией, и эти дядьки-пьяницы! Послушай меня, Бадди! Бога нет! И Санта-Клауса никакого нет! — Он до боли сжал мне запястье. — Иногда… о господи… я думаю, что мы с твоей мамой, мы оба, должны покончить с собой за то, что позволили всему этому произойти… — (Но он так и не покончил с собой, в отличие от моей матери, которая тридцать лет назад наглоталась секонала.) — Поцелуй меня! Прошу тебя! Прошу! Поцелуй меня! Скажи папе, что ты его любишь!

Но я не мог вымолвить ни слова. Я боялся опоздать на автобус. И еще переживал за свой аэроплан, привязанный к крыше такси.

— Скажи мне: «Я тебя люблю». Скажи! Прошу тебя, Бадди, скажи!

Мне повезло, что наш таксист оказался сердобольным парнем. Если бы не он, если бы не расторопные носильщики и не добродушный полисмен, я уж и не знаю, что бы произошло, когда мы доехали до автовокзала. Мой отец так накачался, что едва держался на ногах, но полисмен поговорил с ним, успокоил и помог стоять ровно, а таксист пообещал довезти его обратно домой в целости и сохранности. Но отец не уехал до тех пор, пока не убедился, что носильщики посадили меня в автобус.

Оказавшись в автобусе, я умостился на сиденье и закрыл глаза. Меня охватила странная боль. Мучительная боль, поразившая все мое тело. Я подумал, что, если стащить с ног тяжеленные городские башмаки, нещадно терзавшие меня все эти дни, боль уймется. Я их снял, но загадочная боль не прошла. И в каком-то смысле я от нее так никогда и не избавился. И не избавлюсь.

Двенадцать часов спустя я лежал дома в своей постели. В комнате было темно. Сук сидела подле меня, раскачиваясь в кресле-качалке, которая убаюкивающе шуршала, точно океанский прибой. Я без умолку рассказывал ей все, что со мной приключилось, и остановился только тогда, когда осип и стал подвывать, как старый пес. Она взъерошила пальцами мои волосы и произнесла:

— Ну конечно, Санта-Клаус есть. Просто кому-то одному не под силу выполнить его работу. Вот Господь и распределил среди всех нас его обязанности. Вот почему все мы Санта-Клаусы. И я. И ты. И даже твой кузен Билли Боб. А теперь спи. Сосчитай звезды в небе. Подумай о чем-то приятном. О снеге. Жалко, что тебе не удалось его увидеть. Но вот сейчас снег падает сквозь звезды…

Звезды сияли, и снежинки кружились в моей голове, и последнее, что я услышал перед тем, как заснуть, был глас Господа, который сказал, что́ я должен сделать. И на следующий день я это сделал. Мы с Сук отправились на почту и купили простую открытку. Эта открытка сохранилась. В прошлом году, после смерти отца, эту открытку нашли в его банковской ячейке. Вот что я ему тогда написал:

Привет пап надеюсь у тебя все хорошо у меня все хорошо я учусь быстро крутить пидали эроплана и скоро взлечу на небо так что смотри в оба и да я люблю тебя Бадди.

Перевод О. Алякринского