Дорогой бессмертия

Паша вышла из душной камеры. Ее повели по длинному коридору. В конце его лестница вела вниз.

– Сюда! – тюремщик грубо втолкнул настороженную Савельеву в узкую дверь. В комнате стоял длинный стол. В конце стола покуривал сигарету моложавый в мундире обер-лейтенанта гестаповец. Он бросил беглый взгляд на узницу. Затянулся дымом и выпустил изо рта несколько сизых колец. Что он задумал? Паша выжидала.

– Ну-с, милая, твои друзья почти все рассказали. Я говорю – почти. Надеюсь, ты можешь уточнить некоторые интересующие нас обстоятельства?

– Спрашивайте!

– Вот так, очень хорошо! Только отвечай правду! Садись!

Но сесть не на чем, стульев тут не было. Паша стояла с чуть поднятой головой.

– Сколько тебе лет?

– Двадцать пять.

– Так. Не замужем? Нет. А теперь скажи, с кем ты дружишь? Назови фамилии твоих товарищей, где они работают!

Паша молчала. Гестаповец закурил вторую сигарету, поднялся из-за стола.

– Твои друзья были благоразумнее. Я спрашиваю то, о чем знаю, но некоторые данные хочу сверить. Ты тут ни при чем.

Молчание. Гестаповец подошел к Паше вплотную, равнодушно окинул ее взглядом.

– Ну, курносая! Лучше говорить, чем молчать. Я не люблю, когда мне не отвечают. Не забывай – перед тобой немецкий офицер!

– Я никого не знаю.

– Так-таки никого? – ехидно переспросил.

– Нет!

– А кто знает тебя из твоей компании?

– Затрудняюсь сказать.

Гестаповец предался мрачному философствованию. Он говорил ровным голосом о том, что еще далеко не совершенна следственная практика и, возможно, иногда допускаются ошибки. Но вот, в данном случае, он абсолютно уверен, что такая хорошенькая девушка запуталась в случайных связях с плохими людьми. У Паши оживились глаза, и немец был польщен впечатлением, которое, как ему казалось, он произвел.

– Вы ранены жизнью,- заискивающе говорил обер-лейтенант.- А у вас есть все для того, чтобы быть счастливой и делать счастливыми других.

Он отошел в сторону и с поддельной улыбкой изрек:

– Ты пользуешься успехом у мужчин, я знаю. Кто же из тех знакомых предмет твоей страсти? А?

Но заигрывание с комсомолкой не принесло успеха. Гестаповец приблизился к Паше, указательным пальцем коснулся ее подбородка и чуть приподнял его вверх. Девушка увидела, что лицо фашиста искажено судорогой бешенства. «Ах, он сейчас начнет душить…» Ей стало страшно. Она машинально бросила взгляд на его руки. Какие они костлявые! А пальцы длинные-длинные! Паша молчала, ничем не выказывая своего волнения перед его сверкающими глазами. За время пребывания в захваченном Луцке немец усвоил истину, что такие люди старательно замыкают себя семью замками, к ним нужен особый подход или жесточайшая пытка. Ему не удалось расположить к откровению девушку. Он смотрел на нее и – пока про себя – источал брань и угрозы.

– Так что? Начнем серьезный разговор?

– Я все сказала.- А в голове роем пронеслись мысли о матери. Сказать? Или в суматохе они не вспомнят о ней? Кто еще попал в их лапы? Кто остался на воле? Как они сейчас?..

Тем временем гестаповец надел кожаную перчатку, закурил и подошел к Паше.

– Нас обманывать не полагается,- скривился зло.- Говори! Давай по-хорошему.

Паша молчала. Гестаповец со всей силы ударил ее по лицу.

– Теперь появилось желание говорить? – Больно, наотмашь, ударил еще.- Ну?

И еще раз… Кожа на щеках жгла, словно ее коснулся раскаленный утюг. В глазах остановились слезы. А фашист не унимался. Он бил, и с каждым ударом испытывал какое-то особенное наслаждение.

Паша стояла непреклонная.

Тогда он подошел к столу и нажал кнопку. Вошел жандарм.

– Накачать,- не меняя интонации в голосе, произнес гестаповец.

Железные руки схватили Пашу, потащили на стол. В эту минуту она сообразила, почему он такой длинный. Ведь на этом столе они пытают… Связали ноги и руки. Больно… По всему телу пробежала дрожь. Закружилась голова. «Что означает – накачать?» – силилась она понять.

Жандарм стал у изголовья, другой поднес насос.

– Подождите! – гестаповец подошел к лежавшей на столе бледной Паше.- Может, все-таки припомнишь своих друзей? А? Неприятная штука рассол. Ну? Можешь его избежать. Но прежде расскажи, что ты лично и твои сподвижники делали в вашем подполье.

– Я никого не знаю,- резко ответила Паша.

– Качать!- вконец рассвирепел гестаповец.

Верзила всунул в Пашины ноздри наконечники резиновых трубок. Соленая вода под давлением поступала в организм. Паша почувствовала резкую боль в животе. Наблюдавший за процедурой гестаповец допрашивал:

– Скажешь?

Молчание.

– Теперь погрейте ее! – приказал палачам.

Паша задыхалась, в горле жгло, живот разбух, все тело будто охватило пламя. «Так вот что такое накачать!- не теряла рассудка Савельева.- А что же означает погреть?..»

Жандармы подняли бледную Пашу со стола и толкнули в дверь. Колени подкашивались, она не могла идти. Через несколько шагов девушку остановили.

– Пить хочешь? – посмеивались палачи.

– Дайте воды,- слабым голосом доверчиво попросила Паша,- хоть глоток воды…

– А ты вспомнила фамилии друзей?

Паша отрицательно мотнула головой. Открылась дверь.

– Заходи, там напьешься!