Дорогой бессмертия

Луцк еще был окутан предрассветными сумерками, а Антонина Петровна уже хлопотала у плиты. Она старалась угодить немцам, не гневить их. А во время завтрака даже спросила:

— Большевики сюда больше не вернутся? Правда, господин офицер?

Со строгим видом выслушав перевод, сделанный Валей, Николай Иванович ответил:

— О нет, матка. Аллен большевикен капут![16] — и скороговоркой добавил: — Германия сильна, мы не оставим вас!

После завтрака Кузнецов и Белов отправились в город разведать обстановку. Возвратились лишь к вечеру. Едва переступили порог Трощановых, навстречу им вышла Валя и предупредила:

— Сегодня вам, господин офицер, будет веселее. В гости придет ваш коллега.

— Очень приятно. Кто именно?

— Работник генералкомиссариата, лейтенант.

— Рад познакомиться с вашим другом.

— Знакомым, — неловко поправила Валя.

— Знакомым, — в тон повторил Кузнецов.

Не успело небо почернеть, как появился лейтенант. Валя представила его Кузнецову.

— Вальтер Биндер!

— Пауль Зиберт!

За накрытым столом разговорились. Он, Биндер, весьма огорчен положением дел на фронте.

— Ведь так все хорошо шло, а сейчас мужественная армия фюрера истекает кровью, — нарекал Биндер.

Словоохотливый лейтенант выпил рюмку коньяка. Кузнецов лишь пригубил. Еще по одной. Еще. Биндер повеселел, стал очень разговорчив. Ему понравился капитан Зиберт — хотя он был старше чином, но вел себя, как равный.

Из рассказа собеседника Кузнецов узнал, что после ранения Биндера определили на работу в генералкомиссариат, где он вскоре занял должность начальника государственных имений. В последнее время изрядно выпивал и, как показалось советскому разведчику, в вине хотел утопить не высказанную им обиду.

— Выпьем, капитан? — прервал размышления Кузнецова Вальтер Биндер.

— С удовольствием! — улыбаясь, Николай Иванович чокнулся с Биндером.

Уставившись безразличным взглядом на бутылку, лейтенант изрекал:

— Скоро мы переместимся… Да… Не знаете, капитан? Нет? Канцелярия Шене уже на колесах. Ждем распоряжений, тогда и наша дислокация прояснится.

Эта фраза пока ни о чем не говорила Кузнецову. «На колесах», «прояснится»… Николаи Иванович выдавал себя за сведущего в этом вопросе человека и подчеркнул, что, мол, по последним оперативным данным, перемещение из Луцка произойдет не так уж скоро. Но в ответ раздалось разочарованное признание:

— Послезавтра вы разуверитесь в своих оперативных данных, капитан Пауль Зиберт!

— Почему именно послезавтра? — допытывался Кузнецов.

— Да потому, что в четверг сюда прибудет группенфюрср СС, и тогда начнется наше перемещение.

— Признаться, я в это мало верю, ведь наши дела поправляются.

— Поверьте мне, капитан, — перебил собеседник. — Вальтер Биндер, к сожалению, говорит чистую правду.

Только в эту минуту Николай Иванович обратил внимание на разноцветные колодки на груди лейтенанта. Они свидетельствовали о его воинской доблести… Да, у Биндера было очень глупое выражение лица. Лейтенант оторвал взгляд от бутылки, еще хлебнул глоток живительной влаги и мягким баритоном произнес:

— Помните, как у русских поют: «Что день грядущий мне готовит?..»

Николай Иванович слушал немца и представлял, как велико предчувствие его обреченности! «Что день грядущий мне готовит?» — повторил он слова из арии Ленского и по-дружески похлопал по плечу собеседника.

— Грядущий день и покажет!

Кузнецов и Биндер почти весь вечер проболтали. Биндер изрядно выпил и был не в меру словоохотлив. Он искренне сожалел о предстоящей эвакуации города и не совсем внятно повторял:

— Послезавтра, коллега. Послезавтра. Биндер говорит только правду. Вас обманывают, а я сказал правду.

— Может, заночуете здесь с нами? — предложил Кузнецов Биндеру. Но тот наотрез отказался, он должен очень рано быть на работе.

— А завтра можем встретиться здесь, ты мне очень поправился, капитан.

Когда Биндер, пошатываясь, ушел, Кузнецов и Белов легли отдыхать. Утром Кузнецов попросил Инну Карст связаться с подпольщиками и выяснить обстановку в городе.

Нина Карст узнала о произведенных арестах от Антона Семеновича Колпака. Он скрывался на конспиративной квартире и рекомендовал Нине в эти дни проявлять особую осторожность. Колпак рассказал о трагической гибели Измайлова и Баранчука, о заточенных в замке Любарта товарищах. О них пока не было ничего известно. В замок никому из подпольщиков не удавалось проникнуть, но ходят слухи, что заключенных пытают.

Оккупантам казалось, что с подозрительными лицами покончено. Значит, ликвидирована возможность появления партизанских листовок. Однако они появились. Население города узнало о развернувшихся боях на подступах к Ровно и Луцку.

Нина Карст вечером поведала Николаю Ивановичу и Вайе Белову о тяжелых испытаниях заточенных подпольщиков.

— В тюрьме страшно свирепствует один гестаповец, — делилась Нина. — Выглядит он так: длинное лицо, на лбу — большая бородавка.

— Фамилию знаете?

Кажется, Готлиб. Он работает в управлении гестапо, вечерами приезжает в замок Любарта, помогает там гестаповцам допрашивать. Если бы этого негодяя убрать. Но, к сожалению, сейчас некому…