Дорогой длинною

Молодуха, первая увидевшая их, смущённо потёрла руку о подол и дощечкой протянула Насте. Варька тут же скроила безразличную мину, уселась на траву и, глядя поверх головы Насти на солнце, вполголоса запела по-цыгански:

– Драбар, драбар… Пхэн: "ром тыро матыбнарё, сасуй тыри злыдня… Ай, дале, пхарес тукэ дэ адава кхэр^[68]"…

– Муж твой молодой пьяница… - неуверенно начала Настя. - Свекровь твоя - ведьмища… Тяжело тебе, милая, в этом доме живётся…

– На гара тут палором лынэ, ай ясвэндыр дукхэна якха… - закрыв глаза, напевала Варька. Настя продолжала:

– Недавно тебя замуж взяли, а уже все глаза выплакала, по дому скучаешь. По матушке с батюшкой, по сестрицам малым…

– И по бра-а-атику… - вдруг всхлипнула молодуха, вытирая глаза тыльной стороной ладони. Бабы вокруг сочувственно покосились на неё. Настя погладила её по ладони, покачала головой. Вздохнув, посоветовала:

– Терпи, родненькая. Бог терпел и нам велел. Совсем скоро ребёночка родишь, а через год - ещё одного, а там ещё девочку, и все живы будут, и здоровья хорошего, ими и утешишься. Молись богу, всё ладно будет.

Варька оборвала свою песню, изумлённо посмотрела на невестку из-под ребра ладони. Та улыбалась всхлипывающей бабе, держа её за руку.

– Тьфу, проклятая, всю душу раздеребанила… - пробормотала молодуха, трубно сморкаясь в край передника и нехотя вытаскивая руку из ладоней Насти. - Погодь, чичас вынесу что найду, пока свекруха в поле… Она побежала в избу, нетерпеливо отгоняя путавшихся под ногами гусей и ребятишек. А Настю опять принялись вертеть из стороны в сторону:

– Какая чистая, светленькая! Ручки тонкие!

– Ой, глаза какие жгушшие! Ой, мой дурак не увидал бы!

– А что ты ещё умеешь делать? Умеешь болести заговаривать?

– Болести я умею! - встряла Варька. - Всё, что хочешь, даже дурные могу! Мужики ваши не страдают ли?

Грохнул хохот. Настя смутилась, сердито покосилась на смеющуюся вместе с бабами Варьку.

– Ты им спой лучше. - шёпотом посоветовала та. - Без курицы не уйдём!

– Как "спой"? Без гитары? Я и не в голосе пока что…

– "Не в голосе"… Что эти-то понимают? Не графья в ресторане, небось… Давай "Ништо в полюшке", я подтяну. Эх, Ильи нету, дали бы сейчас жару на три голоса… Эй, люди добрые, вы послушайте лучше, как Настька наша поёт! Слушайте, больше уж нигде такого не услышите, в раю разве что, и то, если кому свезёт… Настя досадливо взмахнула рукой, обрывая Варькины зазывания. Спокойно, как в хоре, взяла дыхание, - и высокая, чистая нота взлетела в меркнущее небо, где уже зажглись три еле заметные звезды. И тихо-тихо стало на дороге.

Ништо в полюшке не колышется,

Только горький напев рядом слышится…

Чуть погодя мягко вступила вторым голосом Варька, и обе цыганки улыбнулись друг дружке, вспомнив одно и то же: вечер в ресторане, молчащие люди за столиками, хор, девочка-солистка с длинными, переброшенными на грудь косами… Недавно совсем было это, а кажется - сто лет прошло… Песня кончилась, и Варька, торжествующе обведя глазами слушателей, увидела, что большинство баб хлюпают носами и вытирают глаза углами платка.

– Ещё! Дорогая, миленькая, ещё спой! Уж так у тебя ладно выходит, любодорого слушать! Спой, цыганочка! - наперебой стали они упрашивать Настю.

Но Варька замахала руками:

– Завтра, люди добрые, завтра ещё придём! А сейчас вон смеркается уже, нам к шатру пора, не то Настьку муж прибьёт, он у неё - у-у-у! Зверь зверущий!

– Вот так завсегда и бывает. - убеждённо сказала необъятных размеров тётка с повязанным под обширной грудью серым передником и в разбитых лаптях, видных из-под края изорванной юбки. - Ежели жона - раскрасавица, так мужик - сущий каркадил! Для чего это так, а?

– Для порядка. - важно ответила Варька. - Для единого порядка, тётушка.

Рассуди: если сама красивая - так тебе и в мужья красавчика подавай? Не много ль радости для одной? Бог наверху - он всё видит… Давайте, кому чего не жалко, - кидайте в фартуки!

Накидали им довольно много - хотя курицы, как надеялась Варька, никто не дал. Зато принесли картошки, пшена, хлеба, а молодуха, воровато оглядываясь, вынесла из избы приличный шматок сала.

– Держи, красивая… Да прячь, прячь, а то ещё свекрухе кто нажалится… Продали бы вы мне сулемы, траванула бы я её, холеру… Да шутю, шутю, чего глаза распахнула? Бежи к своему каркадилу… Да смотрите приходите завтра!

– Ну, курицу завтра возьмём. - загадочно сказала Варька, когда они медленно шли по затянувшейся росой траве через поле к речушке.

– Как это? - удивилась Настя.

– Увидишь… У, какой туман, завтра жарко будет! Вон огонь Илья развёл, видишь? Заворачивай!

В тёмной воде реки, невидимые, бродили, плескались, тихо пофыркивали лошади. Тонкий месяц медленно всплыл над ракитником, и конские спины в воде реки казались залитыми серебром. Костёр ещё не прогорел, метался жаркими языками среди наваленного хвороста, и две высокие мужские тени стояли возле огня рядом, негромко разговаривая.