Впоследствии, вспоминая эту ночь, Илья не мог понять: как ему не пришло в голову, что в доме, кроме них с Маргиткой, были Кузьма, кухарка, бабка Таня и, наконец, его же собственные дети. И в любой момент кто-нибудь из них мог заглянуть в залу. Но он не подумал об этом даже тогда, когда всё было кончено и Маргитка, сжавшись в комок, всхлипывала у него под рукой, а он гладил её перепутавшиеся волосы. За окном шёл дождь; затихая, ворчала уходящая за Лужники гроза. В пятне света лежала смятая юбка Маргитки.
– Девочка…
– Что?
– Зачем ты это сделала? Зачем ты меня обманула? Ты же… Зачем?
– За спросом. - Маргитка выбралась у него из-под руки, встала на колени, через голову стянула порванную, измятую, перепачканную кровью рубашку. – Ну вот куда её теперь? Выкинуть только…
Она о рубашке беспокоится! Илья сел на полу.
– Я тебя спрашиваю! С ума сошла? Ты же девкой была!
– Ох, да пошёл ты… - Маргитка вытерла рубашкой последние слёзы. - Да если бы я тебя не обдурила, ты бы от меня так и бегал. Что - вру?
Он не нашёлся, что сказать. Сев на полу, запустил обе руки во взлохмаченные волосы.
– Ох, глупая ты… И я не лучше. Что делать-то будем теперь?
– Делай, что хочешь, - разрешила Маргитка, усаживаясь рядом. - Я - так жить помаленьку буду.
Точно - сумасшедшая. Илья обнял тонкие плечи Маргитки, почувствовал, как она прижалась к нему, и по спине снова побежала дрожь.
– Глупая ты девочка… Что ж ты со мной делаешь?
– Я тебя люблю. - Маргитка повернула к свету лампы заплаканное, казавшееся похудевшим, осунувшееся лицо. - Это правда, Илья. И не глупости, и не дурь. Со мной такого ещё в жизни не было.
– Да сколько там жизни твоей… Птенчик желторотый.
– Ты что - не цыган? Маме тоже семнадцать было, когда она к отцу ушла. Полюбила и ушла. И Настьке твоей семнадцать было, когда она за тобой в табор сбежала. Скажешь, обе птенчиками были?
Настя… Илья опустил голову.
– Нехорошо вышло, девочка. У меня жена, дети…
– Да кто их у тебя отбирает? - Пальцы Маргитки вползли в его волосы, и Илья зажмурился. Молодая. Господи, какая же молодая… Горячая, тоненькая… От глаз, от волос этих - голова кругом, и что ты тут поделаешь?
– Я к тебе не замуж прошусь. Живи со своей Настькой, чёрт с тобой. Я тебя всё равно любить буду. И ты меня, может быть, полюбишь. А если нет - что ж… Неволить не стану.
Лампа на столе замигала и погасла. В кромешной темноте Илья притянул Маргитку к себе, погладил, и она снова вся задрожала, обнимая его. Судорожно зарываясь лицом в рассыпавшиеся, тёплые волосы прильнувшей к нему девочки, Илья подумал, что такого с ним не было давно, очень давно. Он и не ждал, что когда-нибудь это вернётся к нему.
С улицы донеслось дребезжание пролёток, сонные голоса цыган.
Маргитка привстала на коленях, на ощупь нашла руку Ильи, прижала его ладонь к своей груди.
– Ну, Илья, всё. Не было меня здесь. И сам ты только что из кабака пришёл - понимаешь? А если, дай бог, не случится ничего, завтра… - она притянула его к себе, торопливо, взахлёб зашептала на ухо.
Выслушав, Илья усмехнулся:
– Вот чёртово отродье… Ладно. Беги скорей.
Маргитка исчезла мгновенно, подхватив с пола свою одежду, - словно и впрямь не было её тут. Илья встал, взял со стола бутылку, с наслаждением сделал несколько глотков и растянулся на диване, уткнувшись лицом в подушку: пусть думают, что пьян в стельку. Эх, и что за девка… Если бы можно было махнуть на всё рукой и поверить ей…
Хлопнула дверь, в залу повалили цыгане. Увидев распростёртого на диване Илью, они удивлённо сгрудились на пороге. Митро потянул носом воздух, вполголоса выругался:
– Ядрёна Матрёна, и этот туда же… Завтра обоих убью! Настька! Забирать это тело недвижное будешь?
– Да пусть уж тут остаётся, - расстроенно сказала Настя. Илья услышал, что жена подходит к дивану, и захрапел во всю мочь. Пусть лучше завтра Митро голову с живого снимет, но только не объясняться сейчас с Настькой!
Ей ведь одного взгляда хватит…
– Илья…
Он молчал.
–
Кажется, спит. - Настя отошла.– Вестимо, спит, - услышал Илья насмешливый голос Стешки. - Ну и какой тебе, золотая, с него доход? Одна забота - в кабак да на боковую…
– Замолчи. Пойдёмте спать.
– Эй, стой! Говорят тебе, останови!
Извозчик, выругавшись, натянул поводья, и бурая клячонка с вытертой на боках шерстью, фыркнув, остановилась посреди Воздвиженки.
– Чего "стой", барыня? Уговор был - к "Яру"…
– Передумала. - Данка на всякий случай ещё раз встряхнула мелочь на ладони, но полтинника не было, хоть убей. Не было! А утром был! Куда, проклятый, делся? Вот и съездила, дура, к "Яру". Вот и посмотрела - там Казимир или нет. А может, и слава богу. Всё плакать меньше…
– Вот, получи.
– Э-э… - Извозчик сморщился, как от зубной боли, глядя на Данкины копейки. - Добавить бы надо, барыня! С самой Крестовской конягу мучу…
– Бога побойся! - вскипела Данка, выпрыгивая из пролётки. - И так моталкружил по всей Москве, как лешак! Давай, проваливай, изумрудный, не то гляну на лошадей - к воскресенью подохнут!