– Ну, всё, крещёные, - вздохнув, сказал кто-то в толпе.
Илья бешено повернулся на голос, вырвался из держащих его рук… но в это время диким голосом завопил Яшка:
– Вон они!
Илья вскинул голову. И увидел в окне второго этажа фигуру сына. Гришка качался как пьяный, стоя на подоконнике. На плече у него висел какой-то белый свёрток. На голове, вцепившись когтями в Гришкины волосы, истошно мяукала перепуганная кошка.
– Прыгай! Прыгай, парень! - кричал весь двор. Илья подбежал вплотную и увидел, что глаза Гришки плотно зажмурены. "
– Сдурел?! Стена сейчас завалится!
Илья поднялся на колени, не сводя глаз с фигуры сына в окне. От бессилия сводило скулы. Набрав побольше воздуха, он гаркнул так, что заболело в груди:
– Прыгай, сукин сын! Отдеру как сидорову козу!
Гришка вздрогнул, открыл глаза. Испуганно посмотрел вниз, на отца, обернулся - и прыгнул. Илья кинулся к сыну и едва успел заметить, как прямо на него падает рассыпающаяся золотыми искрами стена дома. Но сверху шлёпнулось что-то мокрое, вонючее, липкое, стало трудно дышать, кто-то поволок его по земле, твёрдый корень порвал рубаху, ободрал спину… - и темнота.
Илья очнулся от вылитого на голову ведра воды. Тут же сел торчком, огляделся:
– Гришка где?!
– Да что ему будет, герою твоему… - проворчал кто-то рядом, и Илья узнал голос Якова Васильева. - Вон, девки его облизывают.
– Живой? - не поверил своим ушам Илья. Вскочив, он в минуту разметал плачущий, смеющийся, кудахтающий клубок проституток, пробился к сидящему на земле сыну, крепко схватил его за плечи:
– Сынок! Гришенька! Как ты, господи? Не обжёгся? Убью, паршивец, семь шкур спущу! Да как… как тебе только… О матери-то подумал?!
Гришка растерянно улыбался, щурил глаза. Илья размахнулся было дать ему подзатыльник, но руки отчаянно дрожали, и он сумел только торопливо, неловко ощупать сына с ног до головы. Кажется, всё у того было на месте.
– Да я целый,
Люди… Цыгане смотрят.
– Поучи отца ещё! Это от дыма… - Илья вытер рукавом глаза, поспешил отвернуться. Увидел рядом, у куста, лежащую Анютку. Ей уже подсунули под голову подушку, вытерли лицо, обвязали мокрым платком опалённые волосы, а она всё моргала короткими ресницами и спрашивала у ревущих девиц:
– А что случилось, мадамочки?
– Вот сон у девки! - подивился Кузьма, присаживаясь рядом с Ильёй на корточки. - Не поверишь,
– В ноги! В ноги кланяйся, дурёха! Сколь народу из-за тебя чуть не загинуло!
– Да не загинуло же, Даная Тихоновна… - смутился Гришка и наклонился, чтобы помочь всхлипывающей Анютке встать. В это время с Большой Грузинской донёсся сперва слабый, а потом уже отчётливый звон и грохот.
– Ну, наконец-то, царствие небесное, - устало сказал Кузьма, поднимаясь, – из Тверской части летят. Ещё бы завтра схватились, ироды.
Илья поднялся на ноги. По чёрной Живодёрке нёсся, громыхая, пожарный обоз, огонь факелов отражался в медных касках, бочка прыгала на кочках и плескала водой. Несколько пожарных спрыгнуло с лошадей на ходу, кинулись разматывать брезентовые рукава, расхватывать багры.
– Ну, всё. - Илья повернулся к сыну. - Пошли-ка домой. Идти-то сам можешь? Ох, мать сейчас тебе покажет!
Гришка молча улыбнулся. Встал и пошёл рядом с отцом.
Утро занялось ясным, свежим. О ночном пожаре напоминал лишь запах гари и мокрого угля, заполнивший весь Большой дом. Взбудораженные цыгане так и не легли спать и до света сидели в нижней зале, раз за разом пересказывая друг другу ночные события. Только главный герой, Гришка, войдя в дом, сразу свалился на нары в кухне и захрапел. Илья сильно подозревал, что сын притворяется, чтобы не смотреть на слёзы матери. Успокаивать перепуганную, заплаканную Настю, которой цыганки успели сообщить, что горящий дом свалился прямо на её сына, Илье пришлось самому. Успеха его утешения не имели: Настя тихо провсхлипывала до утра, сидя рядом со спящим Гришкой и гладя его по плечу. Не успокоило её даже то, что сын был целым и невредимым - разве что брови да ресницы слегка опалены.