Дорогой Джим

Вытащив из рюкзака пластиковую папку, где лежал его драгоценный блокнот для набросков, он вынул из нее чистый лист. Дневник Фионы уже лежал открытый на постели рядом с ним: в тех местах, где встречались непонятные ему пометки, которые он еще не успел расшифровать, или замечания, которые, как он чувствовал, могут подсказать ему, как могла закончиться эта история, лежали закладки. Например, кое-где на полях дневника стояли крестики, встречались и подчеркнутые девушкой слова, однако никакой связи с тем, что он уже прочел, Найалл пока не заметил — во всяком случае, смысл этих пометок пока ускользал от него.

На одной из страниц дневника ему попалась нарисованная рукой Фионы карта, где названия некоторых городков были отмечены крестиками, тогда как возле других их не было: так, например, возле Каслтаунбира их значилось целых два, тогда как возле Дримлига — всего один. Найалл предположил, что тут речь идет об убийствах: в Каслтаунбире были убиты двое — Сара Мак-Доннел и Томо, в то время как в окрестностях Дримлига значился только один убитый — та самая вдова по фамилии Холланд. Возле Эдригойла, Эйриса и Бэнтри крестиков не было. Зато названия почти всех окрестных городков пестрели вопросительными знаками — словно смерть на мотоцикле, странствуя в здешних местах, могла подкрасться к кому угодно, козе или овце, школьнику или хорошенькой девушке… И Фиона, зная об этом, намекала, что стоило бы покопаться в прошлом. Найалл отсутствием воображения никогда не страдал, однако сейчас его грызли сомнения. Уж слишком безупречно все выглядело. И как ни хотелось ему верить, что запертая в доме тетки Фиона до последнего дня находилась в здравом уме, все же, читая торопливо изложенную в дневнике ее версию событий, Найалл понимал, что такое, скорее всего, вряд ли возможно… Но ведь убийца, этот волк, все-таки существовал, разве нет?

Нет, Джим не просто похвастался, что забил Томо до смерти молотком, этим дело не ограничилось, во всяком случае, так подсказывал Найаллу здравый смысл. Он вновь принялся перелистывать исповедь Фионы, пока не отыскал те места в дневнике, где она описывала, как он занимался любовью или в чем проявлялась темная сторона его души — и ее рассказ вновь выглядел на диво логичным. Найалл мог поклясться, что чувствует присутствие Джима… Он даже оглянулся — на мгновение ему показалось, что seanchai, прильнув к окну, дохнул на него, после чего вывел на затуманенном стекле свое имя. Найалл поспешно вернулся к последней странице. «Мы — убийцы…» Фиона писала, что они дали клятву убить его — но как такое возможно? Неужели у них троих было время выполнить свою клятву — еще до того, как тетушка Мойра, вмешавшись, поставила на их планах крест?

В самой глубине его души вдруг будто шевельнулось что-то… по всему его телу, от кончиков пальцев на ногах до макушки пробежала дрожь — первый раз он почувствовал нечто подобное в ту ночь, на почте, когда в его руки попал дневник. Странное, почти болезненное ощущение в голове, внутри черепа, — как будто образы, теснившиеся там, скреблись, пытаясь вырваться на свободу.

Рука Найалла, словно сама собой, схватив карандаш, потянулась к чистому листу бумаги.

Спустя пару минут возникла рука в черной кожаной куртке, а за нею — мужчина… Полуоткрыв рот, он как будто тянулся к кому-то невидимому. Пальцы получились немного длиннее, чем хотелось Найаллу, однако они вполне соответствовали стройным, мускулистым ногам, привыкшим к долгому бегу… под синей джинсовой тканью угадывались литые мышцы. Как ни странно, глаза Джима появились на листе в самую последнюю очередь — на взгляд Найалла, они вышли слишком уж пустыми и невыразительными. Раздосадованный, он попытался придать им сходство с волчьими — но так вышло еще хуже, лицо Джима теперь смахивало на одного из героев дешевеньких японских комиксов в стиле «анимэ». Оставив на время Джима в покое, Найалл схватил отточенный карандаш, решив пока попробовать изобразить его жертву, когда вдруг дверь у него за спиной неожиданно распахнулась и кто-то без стука вошел в комнату.

— Как подумала, что ты тут, возможно, валяешься с пневмонией, так…

Миссис Кримминс, недоговорив, осталась стоять с открытым ртом. Найалл поспешно прикрыл незаконченный рисунок дневником — однако было уже слишком поздно. Во взгляде хозяйке промелькнуло что-то неуловимое — мелькнуло и исчезло, — а улыбка словно примерзла к губам. Похоже, она успела разглядеть набросок того, что настойчиво кружилось в мозгу Найалла, не давая ему покоя. Найалл сцепил зубы — никому, только, может быть, самому знаменитому в Штатах художнику из числа тех, кто рисует комиксы, прославленному Тодду Сэйлсу, он не мог позволить подобной дерзости!

— Спасибо, миссис Кримминс, — сухо проговорил он, увидев у нее в руках стопку сухой одежды: — Вы очень добры.

Хозяйка молча положила на стул пару мужских джинсов, свитер, куртку, поставила возле постели пару почти совсем новых башмаков, после чего молча вытерла совершенно сухие руки концом фартука, словно пыталась стереть всякий след, который могли оставить на ее коже эти вещи.