Дорогой, это смерть!

Шло время, полное необычных ощущений, поколебавших мою веру в законы возможного. По правде говоря, и вероятного тоже. Наконец стало тихо и покойно, как в могиле. И я решил, что это, быть может, смерть.

– Шелл? – через какое-то время подала голос Мария.

– А, ты здесь.

– Шелл, – повторила она.

– Да?

– Встань и зажги свет.

– Легко сказать “встань и зажги свет”. Господи, встань и зажги свет. Ты полагаешь, я способен на это? У меня такое ощущение, будто я вывихнул все тело.

– Шелл.

– Да?

– Ты знаешь, что я из себя представляю?

– Да. Ты шпионка от синдиката. Ты вывела меня из строя. Теперь они захватят весь мир.

– Ну, в этом я не разбираюсь. Я хотела сказать, что я теперь представляю из себя развалину. И это твоя заслуга. Я ни за что не смогу встать и зажечь свет.

– Ну и черт с ним. Зачем нам свет? Пускай всегда будет темно и приятно.

– Шелл.

– Да?

– Спокойной ночи, Шелл.

– Спокойной ночи, Мария.

Больше мы ничего не сказали друг другу. Засыпая, я думал о том, что завтра Мария Кармен вряд ли будет в состоянии выступать.

Глава 13

Лучше бы этого утра никогда не было. Мария Кармен принимала душ, напевая “та-ра-ра-бум-ди-я”, эдакое своеобразное выражение полноты и радости бытия. Мне удалось вытянуть одну ногу и почти коснуться ею пола. Я делал попытки дотянуться носками обеих ног до ковра, когда Мария вышла из ванной, облаченная в атласный халат. Она была свежа, как утренняя роса, и сияла красотой. В ней ключом била энергия.

Мария присела на краешек кровати и внимательно на меня посмотрела.

– Привет. Как дела у моего мальчика?

Я ей ничего не ответил – все и так было ясно. В настоящий момент я переживал новый вид похмелья, явившийся следствием неумеренных возлияний в “Лас Америкас” и в особенности в “Эль Пенаско”, смешанных с изрядной порцией океанской водицы, некоторым количеством воды из-под душа плюс тем, что поднесла мне Мария, ну, и кое-чем еще.

Она присмотрелась ко мне внимательней.

– Твои глаза мечут громы и молнии.

– Знала бы ты, что творится у меня внутри.

– Хочешь сказать, там еще страшней?

– Готов растерзать их в клочки и развеять по ветру.

– Понятно. Держу пари, я знаю, кого именно.

– Ладно, оставим это. – Я скрипнул зубами и закрыл глаза. – Какой сегодня день недели? И который час?

– Одиннадцать утра, среда, тринадцатое апреля 1952 года. Сияет солнце, синеет море, небольшой...

– Закройся. Итак, пока что все спокойно. Мария рассмеялась.

– Да, спокойно. Вставай, я покормлю тебя завтраком. Я простонал.

– Не стоит изощряться. Просто принеси мне тарелочку бурбона.

Она вышла и минуты через две вернулась, неся в руках шипучку Алка Зельцер и какую-то бурду, которую я выпил, даже не распробовав ее вкуса. Мария села на кровать и взяла меня за руку. Я посоветовал ей пощупать мой пульс.

Промаявшись примерно с час, я к полудню подкрепился и взял себя в руки. Это было довольно трудно сделать, так как я состоял из одних кусочков. Однако к тому времени, как Мария спросила: “Чем собираешься заняться сегодня, мой дикарь?”, я был вполне сносным факсимиле Шелла Скотта.

– Пока еще не знаю, мой маленький огнемет, – к этому времени мы уже обзавелись несколькими ласковыми прозвищами каждый. – Но есть кое-какие идейки. В данный момент хотелось бы на полчасика воспользоваться твоей спальней.

– Всего на полчасика? Она улыбнулась.

– В абсолютном и полном одиночестве, – уточнил я. – Мне требуется подумать. Я ведь ко всему прочему еще и мыслитель. Итак, как насчет того, чтобы оставить меня на полчаса в покое?

Она красиво надула губки.

– Я думала, мы поплаваем. Или покатаемся на водных лыжах. Я могла бы обучить тебя этому делу.

– Ты хорошо на них катаешься?

– О да. Я бы и тебя в два счета обучила.

– Как-нибудь в другой раз. Сейчас я должен решать глобальные проблемы.

– В моей спальне?

– Мария, это самое подходящее место для решения самых запутанных проблем.

– О'кей. Пойду позагораю.

Я вернулся в спальню и растянулся на кровати. Мария вошла туда за мной следом, сняла халат и облачилась в купальник. Я закрыл глаза. Черт возьми, мне необходимо подумать. Однако я их закрыл уже после того, как она ушла.

Я расслабился, попытался собрать воедино кое-какие фрагменты, припомнив события минувших дней в свете всего известного мне на сегодня. Теперь я знал гораздо больше, чем когда взялся за это дело, но был все так же далек от искомого.

Все это – бумаги, пленка, документы находятся здесь, в Акапулько, или же где-то поблизости. И тот, кто ими владеет, наверняка не знает их истинную ценность, хотя бы одного документа Министерства Обороны, для Соединенных Штатов. Похоже, тот, в чьих руках это досье, то есть убийца Пулеметчика, полагает, что все это представляет интерес лишь для Винсента Торелли. Ну и, разумеется, для Джо. Судя по всему, Торелли больше всех остальных рвется наложить на эти бумаги лапу – благодаря им он может проникнуть в профсоюз Джо, насчитывающий 800 тысяч членов. С точки зрения Торелли эти бумаги бесценны.