Дороже денег, сильнее любви

– Да. Я пришел… к ней. К счастью, Ани дома не было, я был рад, зачем девочке знать все это? Елена тоже куда-то ушла, но ненадолго, я это понял по тому, что замок в двери был закрыт всего на один оборот. Я стал ждать ее, заодно решил забрать из дома все фотографии Ани. Зачем они Елене, правда? Я вынул альбомы из шкафа, и… вдруг хлопнула дверь – Лена вернулась. Не раздеваясь, она заглянула в комнату, на лице ее было написано изумление, она не ожидала застать меня дома – и тут я, не давая ей прийти в себя, взял ее руки в свои и сделал… сказал ей… в общем, предложение прозвучало. А Лена… она… Ей не понадобилось много времени, чтобы прийти в себя. Она резко толкнула меня в грудь, освободилась и перешла в оборону, уперев руки в бока и выплевывая мне прямо в лицо неистовые, дикие оскорбления – все, чем только женщина может обидеть мужчину, и наступала, все наступала на меня, обвиняя меня в предательстве, в подлости. Она кричала, что я – не человек! Я попятился в кухню… «Замолчи, замолчи!..» – но она не отступала и вызывающе запрокидывала голову с разметавшимися волосами – они падали ей на глаза, и тогда я видел только ее раскрытый, перекошенный в крике рот. Первый раз я видел, чтобы Елена кричала, я даже не знал, что она на это способна, что она знает и может сказать мне такие слова… Я почувствовал, что хочу только одного: пусть она умолкнет! Но она кричала, и в бессильном отчаянии я отступил к шкафу с посудой – дальше было некуда – и нащупал за спиной какой-то тяжелый предмет, и ударил… И тут она… ее крики оборвались сразу, как будто ее выключили. Она схватилась за голову обеими руками – а между пальцами уже появилась кровь, она стекала по рукавам ее плаща и вскоре хлынула широкой алой лентой, и Елена рухнула как подкошенная на пол в коридоре, уставив в стену напротив страшно открытые глаза. Я понял, что убил ее. Убил!

Стоянова начала бить крупная дрожь. Я смотрела на него без всякой жалости. Но этот человек был еще мне нужен. Подождав минуту-другую, я все-таки сходила в кухню, принесла стакан воды и выплеснула ее в это дрожащее лицо. Издав длинный, всхрипывающий звук, Стоянов прекратил истерику.

– Успокойся, Елена жива. Врачи говорят, что она будет жить. Но все, что пережили в этот день Елена и твоя дочь, остается на вашей совести, дорогие мои влюбленные… Где теперь твоя Гульнара?

– Она… она в гостинице. Мы решили, что без особой необходимости Гуля не будет выходить из номера.

– Ей что, угрожает опасность?

– Да, и очень серьезная. Клан ее родственников по мужу претендовал на часть наследства Расула. Причем на весьма значительную часть. Она уехала, не переговорив ни с кем из них, не уважив просьбу старейшин… Такого там не прощают.

– Почему же она с ними не переговорила?

– Она хотела, чтобы Ане, ее прямой наследнице, досталось как можно больше… Все эти годы Гуля не знала, что стало с ее единственной дочерью, но верила: она жива. Уехав из Узбекистана, Гуля первым делом наняла частного детектива. Им понадобилось три месяца, чтобы выйти на наш след.

– Что вы хотели делать дальше?

– Забрать дочь и уехать. Аня противилась, не хотела ехать с нами. Гульнара сказала, чтобы я привез ее, любой ценой. Дело в том, что… она больше не может иметь детей.

– Уехать… Куда?

– Далеко… За границу.

– Так-так…

Я задумалась. Для Елены и Ани, которым я безусловно симпатизировала, ситуация была безвыходная. Елена не имеет на девочку никаких прав, а Ане никто не позволит самостоятельно принимать решение. Что делать, что же дел ать…

– Кажется, я знаю, что делать, – словно подслушав мои мысли, сказал вдруг Юрий Стоянов. – Я не знаю, кто вы, но догадываюсь, что вы можете многое. Помогите нам найти Аню, и я… то есть мы вам хорошо заплатим. Мы дадим вам такой гонорар, что вы сможете… я не знаю… сможете осуществить самую заветную свою мечту! У вас есть мечта?

Я посмотрела в полубезумные глаза этого человека и отказалась от мысли донести до его сознания, что не все в этом мире меряется деньгами. Интересно, что все-таки привлекало его в этой ситуации больше всего? Возможность воссоединиться со своей первой любовью или пьянящая мысль о свалившемся вдруг на голову богатстве? Все, что мне было известно о Стоянове до сих пор, давало все основания считать его бессребреником. Но у меня большой жизненный опыт, и этот опыт позволял говорить о том, что много, ох много есть в жизни примеров, когда вчерашние бессребреники, получив наследство, враз становились чахнущими над своими сундуками Кощеями Бессмертными.

И кто не знает сказку о мальчике, который отправился на бой со стерегущим сокровища драконом и победил его, но потом, увидев принадлежащие теперь ему богатства, сам превратился в дракона?

– Я не буду на тебя работать, – сказала я просто.

Брови Стоянова поползли вверх – и уползли так высоко, что дошли почти до плеши.

– Сейчас я отвезу тебя к гостинице, где ждет твоя разлюбезная Гульнара, и надеюсь, что мы больше никогда не увидимся.

С оскорбленным видом он поднялся с дивана:

– Благодарю покорно, я могу уйти и сам… В крайнем случае поймаю такси…

– Сказано – я тебя отвезу.