Досье на адвоката

— Елизавета Германовна, у вас все нормально? Где вы?

— В прокуратуре.

— Что-то случилось? — встревожился Алексей.

— Да… кое-что произошло.

— Пересечемся?

— Если тебя не затруднит.

— О чем разговор…

Они условились встретиться через час.

Дубровская с грустью думала о том, что по иронии судьбы в трудную минуту ей помогает тот, кто совсем недавно сам нуждался в ее помощи. Что греха таить, она мечтала, чтобы на месте бывшего клиента оказался мужчина, который защитил бы ее по зову не столько долга, сколько сердца. Таким некогда был Андрей…

Что ни говори, Климов был замечательным собеседником. Он внимательно слушал, задавал дельные вопросы и совсем не смотрел на часы, будто, кроме проблем Дубровской, у него самого не было никаких забот. Лиза выложила ему все: про ночной звонок и ее страхи, про гадкого следователя Вострецова, не оказавшегося в нужный момент на нужном месте.

Они сидели в кофейне «Золотой ананас», за столиком в глубине зала, и тихонько беседовали. Лиза настояла на том, чтобы занять места подальше от окон. Пусть оттуда открывался прекрасный вид на вечерний проспект, но ей мерещилось, что в хорошо освещенном помещении она со своим собеседником видна с улицы как на ладони. За окнами сгущались неторопливые летние сумерки, а вместе с темнотой в сердце заползала тревога.

— А вы не думали о том, чтобы на время исчезнуть? — внезапно поинтересовался Климов.

— Как это?

— Просто. Взять и уехать куда-нибудь подальше. Например, за границу.

Лиза вздохнула и покачала головой. Не могла же она сказать Алексею, что, покуда ее клиенты будут платить за труд одной лишь благодарностью, поездка даже на местную турбазу станет для нее непозволительной роскошью.

— Ну хорошо, оставим заграницу в покое. Но ведь вы смело можете отправиться к своей подруге Татьяне. Поживете пару недель у нее. Я думаю, за это время что-нибудь да выяснится.

Лиза и с этим согласиться не могла.

— Я не собираюсь обременять Татьяну. Кроме того, я не считаю, что две недели сделают погоду. Так можно на время лишь отодвинуть проблему, но не решить ее.

— Но надеяться на помощь правоохранительных органов неразумно. У нас не действует программа защиты свидетелей и потерпевших. Вы же знаете, что спасение утопающих…

— Знаю, Климов. Завтра же я найду Вострецова. Если он отмахнется от моих слов, я поставлю раскладушку рядом с дверью его кабинета и буду ночевать там столько, сколько потребуется для того, чтобы мои слова были восприняты серьезно.

Климов прекратил дискуссию, убедившись, что заставить упрямую Елизавету Германовну отказаться от собственных заблуждений — это все равно что просить осла двигаться в нужном направлении. Он взглянул на часы.

— Я вынужден откланяться. Меня ждут в другом месте.

Елизавета прикусила губу. Признаться, она надеялась, что Климов проводит ее.

— …хотя если я могу быть еще чем-нибудь полезен вам, не стесняйтесь.

— Нет, нет. Конечно, иди, — заторопилась Лиза. Бессовестно все-таки садиться на шею молодому человеку. Конечно, она для него сделала многое, но он вовсе не обязан за это с ней нянчиться.

Климов улыбнулся на прощание и поспешно удалился. Видимо, он уже опаздывал.

Лиза медлила. Выходить из уютного кафе, где звучала негромкая музыка и было полно посетителей, ей не хотелось. В центре города было оживленно, и здесь ей вряд ли грозила опасность. Но, представив себе свой двор, утопающий в зелени, и неосвещенные тропки вокруг него, девушка почувствовала неприятный холодок. Однако время шло. Отсидеться до утра за чашечкой кофе ей все равно не удастся. Заведение закрывается через час. Звонить, взывая о помощи, ей некому. Таким образом, остается одно — надеяться на собственные силы и удачу.

Дом казался ей неприступной крепостью с темными бойницами окон. Елизавета мечтала раствориться в ночи, стать невидимой и быстрой как тень. Только так она могла незаметно пересечь двор, неслышно проскользнуть в лифт и отворить дверь, за которой ее ждали мир и покой. Но каблучки невероятно громко стучали по асфальту, ветер трепал листву на деревьях, а фонарь над крыльцом скрипел так тоскливо, что у бедной девушки мороз шел по коже.

Отворив дверь в подъезд, Елизавета в нерешительности остановилась. Глаза, привыкшие к освещению улицы, в охватившем ее со всех сторон мраке не различали ничего. Добраться до лифта можно было разве что на ощупь. Но отступать было некуда, поэтому Дубровская робко, двигаясь как под водой, пошла вперед. Она старалась наступать на носки, чтобы производить как можно меньше шума. Ладони, сжимающие ремешок сумки, взмокли. Она попробовала вспомнить слова молитвы, которую ей некогда читала бабушка, но мысли лихорадочно перескакивали с одного на другое.