Досье Сарагоса

Далее, без разговоров, разворачивается сценарий, очевидно, продуманный за-ранее: «Кента» отделяют от его попутчиков. Его везут в Москву, не говоря ни слова. Его отправляют в камеру, затем, после часов ожидания, приводят в ка-бинет Абакумова. В кабинете уже находится еще один штатский, который ниче-131

го не говорит. Позже Гуревич узнает, что это был Всеволод Меркулов, народный комиссар внутренних дел (НКВД, в будущем МВД).

(В.Н. Меркулов возглавлял не НКВД, а НКГБ. — прим. перев.)

Несколько старших офицеров входят в комнату, но и они не открывают рот. Абакумов повторяет свои вопросы, резкие, жесткие, ядовитые, как будто «Кент» является подозреваемым. Это длится около трех часов. Затем вдруг, во второй части допроса, без объяснений, Абакумов становится любезным. Он принимает решение просто оставить «Кента» в этом месте на время, которое потребуется для разъяснения нескольких моментов. «Кент» подчеркивает, что его следует выслушать вместе с теми, кого он возвратил в СССР, и что нужно дать пояснения к документам, которые он привез с собой и которые содержат очень важные секреты, отсюда и его просьба, отправленная им, когда он был в Австрии, чтобы его принял лично Сталин: Паннвиц и он, например, давно знают о переговорах между Рузвельтом и Черчиллем, так как их агентам в течение этих последних месяцев удалось перехватить и расшифровать их телефонные переговоры.

Книга «Кента», появившаяся в 1995 году и описывающая этот допрос, должна была бы просветить нас о том, что случилось с зондеркомандой. Гуревич писал свои мемуары в начале 1990-х годов, во время крушения СССР и его империи.

Он смог воспользоваться некоторыми секретными архивами, так как он упоминал и даже включил в книгу некоторые соответствующие документы, но, тем не менее, и он тоже никогда не упоминает ни о поведении Мюллера, ни о том, что могло с ним произойти. Мы только узнаем, что Паннвица после его прибытия подвергли допросу, затем еще раз допрашивали в 1946 году, и снова в 1947. Но какие вопросы ему задавали? Посадили ли его в тюрьму, в Гулаг? Или же он был под домашним арестом, и время от времени консультировал специалистов, которые восстанавливали сеть информаторов в советской оккупационной зоне? И зачем нужно было удерживать его до 1955 года, затем отправлять в Западную Германию, со многими другими, как будто он не представлял для Москвы уже никакого интереса, неужели только чтобы «оказать любезность» канцлеру Аде-науэру?

«Кент» в своих воспоминаниях проявляет себя очень красноречивым, но по этому поводу он молчит. Следовательно, даже в 1995 году определенные силы в Москве не хотели, чтобы полностью поднялся занавес секретности над Мюл-лером и членами зондеркоманды, которые были переведены на другие должности в 1944 и 1945 годах, такими как Фридрих Панцингер или Вилли Берг. Они также предпочли перейти на советскую сторону.

Миллионы немцев в то время бежали на запад, или мечтали туда добраться, как только будет возможно, но не подавляющее большинство посвященных в «Большую игру».

Француз Жиль Перро, которого трудно заподозрить в недружелюбии к Москве — где почти ежедневно следили за написанием его книги о «Красном оркестре», когда он навещал Леопольда Треппера в Польше — передает замечание, которое Абакумов бросил Трепперу: «Представьте себе, если бы вы работали на нас, а не на этих мерзавцев из Генштаба (т. е. ГРУ), ваша грудь была бы сейчас уве-шана орденами!»

(В этом отношении полезно ознакомиться с книгой немца Юргена Торвальда «Конец на Эльбе», основанной на радиограммах, которыми обменивались вер-ховные главнокомандования СССР и США, и которые были перехвачены немец-кой службой радиоразведки. — прим. автора.)

Что могло бы лучше подтвердить одновременно разницу духа, концепции и ме-тодов между Абакумовым и офицерами ГРУ, и, главным образом, то насколько значительной была роль Абакумова в 1945 году?

Перро отправился на встречу с Паннвицем, когда тот жил в Штутгарте, по воз-вращению из СССР, до того как переехал в Людвигсбург.

Он спросил его:

— Не боялись ли вы, когда решили укрыться в СССР?

— Послушайте, на аэродроме уже ждала машина, — ответил ему Паннвиц. Она меня привезла в министерство госбезопасности. Абакумов принял меня немед-ленно, и мы проговорили с ним два часа. Одно это должно было бы подсказать вам, что уже до нашего отъезда из Франции кое-что происходило, и что я не делал это вслепую…

Он так же дает понять, что он, уходя в Москву, думал о том, что еще сможет «быть полезным Германии». Но какой Германии, ведь ее больше не существует? Но ни Перро, ни «Кент», ни Треппер не упоминают больше о том, что потом случилось с Паннвицем и с его сотрудниками!

10.5. Молчание Гестапо-Мюллера