Лиза, послушно направилась в кабинет за отцом, но в душе от покорности не было и следа. Ни за что, она не свернет с пути, не откажется от своей любви, и ежели будет надо, примет любое наказание, претерпит любые неудобства и перенесет любые тяготы, однако же, останется верна себе, своему выбору и той любви, которую даровала ей судьба.
– Не думал я, что придет тот день и тот час, когда ты, дочь моя, опозоришь меня, – начал он.
– Батюшка, позвольте все объяснить!
– Не перебивай меня! – грозно вскрикнул он, так что сердце Лизы стало биться чаще, а сама она задрожала как осиновый лист, но не то от страха, не то от праведного гнева, который понемногу стал охватывать ее.
– Знаю все наперед, что скажешь! не первый год живу! Видел всякое, и любовь, и не могу, и нет жизни без него, и еще какую чушь! Только что ты можешь понять, в свои двадцать! Когда отвернется весь свет, когда и руки никто не подаст, когда и ОН, получив что хотел, отвернется от тебя! Ты думаешь, ты знаешь жизнь? Вот только ничего не знаешь! Ты думаешь, он любит тебя? Не удивлюсь, что он сюда и приехал то, чтобы заполучить твое расположение, чтобы до меня добраться. Чтоб я мерзавца спас из того положения, в котором он оказался. Недостойный человек, совершивший недостойный поступок! Разве ж такого я хотел для своей дочери? Разве ж такого зятя я желал? Разве ж такому человеку я хотел оставить состояние?
Гнев на сказанное, вытеснил и страх и трепет перед родительским словом, и теперь разозлившись не хуже отца, Лиза готова была вступить в схватку. В конце концов, они были одной масти, так что как только обидные слова дошли до ее сердца, от кротости и покорности не осталась и следа. И теперь, встав в боевую стойку, она готова была драться за Мейера, так как была уверена всем своим сердцем, что любит его. А разве ж любящее сердце может ошибаться?
– Но ведь вы его совсем не знаете! Лишь чужим наветам верите! – воскликнула она, безуспешно пытаясь склонить на свою сторону отца.
– Что мне наветы? Когда все поступки его говорят за себя. А я то, дурак, не поверил Трусову, оскорбил невинного человека, который мне желал глаза на сие бесчестье открыть, что прямо перед моим носом творится!
Так вот кто рассказал обо всем отцу, – с горечью подумала Лиза, ругая себя, что была так беспечна и не предусмотрела заранее, все, что должна была предусмотреть.
– Маменька, конечно, твоя мне все вынуждена была рассказать, защитница твоя и покрывательница, и взяла с меня слово не вмешиваться, дескать, все само собой разумеется. Ничто, конечно же, не разумелось, и разуметься не могло. И теперь я вижу, к чему опасное потворство женской блажи приводит. Теперь этот подлец, Самодуровский, сплетни те разнесет по всему N-ску и даже Петербургу. А попробуй, останови их, хуже холеры, и чем сильнее с ними бороться, тем скорее расползаться станут. Так что, слушал я вас, слушал, а теперь ВЫ, мое решение послушайте.
Ты, Лизавета с маменькой, отправишься в Париж, и там побудете, с полгода, а может и больше, и как все слухи улягутся, лишь тогда вернетесь.
– Нет! Ведь вы меня совсем не хотите слушать! – в отчаянии вскликнула Лиза, – все, что говорят о нем чистая ложь, ведь вы сами говорите, что из-за слов Самодуровского, обо мне пойдут гнусные сплетни, но вы то знаете что это не так, стало быть, все сплетни так живут, крупица правды в море лжи, только, только попробуй эту крупицу найти, ежели не знаешь как она и выглядит то. Так и Михаил Иоганович, человек чести, ни слова из сказанного о нем не правда, я знаю, я чувствую это своим сердцем, я люблю его, – задыхаясь, сквозь слезы, прошептала она, – и он, он….он любит меня…
– Ну положим ты думаешь что любишь его, – уже спокойнее продолжил отец, –положим, в это я верю, да и то, только потому что ты мало о жизни знаешь, ну да и Бог с ним, пусть с твоей стороны это любовь. Но он! Пойми, ведь он тебя не любит!
– И вы! И вы считаете, что меня любить невозможно?
– Ведь я тебя защитить хочу, глупая моя доченька, – горестно сказал отец, – Уж лучше я скажу тебе правду, нежели ты узнаешь ее от других, и этой правдой я защищаю тебя, потому что, зная ее, ты будешь сильнее, и любую обиду других выдержишь и потому не сломаешься.
– Как же вы не понимаете батюшка! Ведь чужую обиду не трудно пережить, а обиду близкого, вдвойне тяжелее, и потом, отчего вы уверены что это правда, ведь это лишь правда ваша, у меня своя, у него другая, а например у Трусова – четвертая, у всяк своя правда.
– Я в эти рассуждения пускаться не буду, – раздраженно ответил отец. Я решил, а значит так и будет!
– Так вот и я батюшка решила! Ни при каких условиях я не уеду отсюда, а всю меру ответственности за себя и за него приму, и пусть сама жизнь покажет чья правда, и ежели так окажется, что вы знаете мир лучше меня, а Мейер человек бесчестный, то так тому и быть, я приму это и смирюсь, однако же, до той поры, не сдвинусь и с места, – заключила Лиза, и вышла из кабинета.